По мнению Амалии, именно мама была главной виновницей моей незрелости. Она не только не давала мне повзрослеть, но чересчур опекала, защищала и освобождала от чувства ответственности, приучая к мысли, что я появился на свет, чтобы все мне прислуживали. Короче говоря, был совершенно не подготовлен к семейной жизни, и спасти положение могла бы лишь услужливая, покорная женщина, способная заменить взрослому мужчине мать, но на эту роль Амалия ни за что бы не согласилась.

Однажды я возразил жене:

– Очень сомневаюсь, что со мной было бы проще жить, окажись я сыном твоих родителей.

Из-за этих слов у нас вспыхнула кошмарная ссора.

С мамой мы обедали вдвоем, и это было для меня самым приятным временем за всю неделю. Она великолепно готовила (я это говорю не потому, что она была моей матерью) и очень старалась (слишком старалась, по словам злой и ревнивой Амалии) угодить мне. Тогда я этого не понимал, а теперь твердо уверен, что для мамы встречи со мной (и с Раулем, который, как я догадывался, навещал ее в другие дни) значили очень много, поскольку позволяли общаться с сыновьями и снова почувствовать себя, хотя бы на несколько часов, матерью. Ведь прошел уже не один год с тех пор, как птенцы покинули родное гнездо.

Я листал свою черную тетрадь в поисках следующей фразы: «Юность, она обычно бывает бестактной» (Грегорио Мараньон, «Либеральные эссе»[44]. Должен признать, что эти слова весьма точно характеризуют и меня самого, каким я был в молодости. Мне не хватало чуткости, чтобы понять, насколько одинокой чувствовала себя мама, а может, глаза мне затуманивал эгоизм, столь естественный для того возраста.

Как правило, все воскресное утро с раннего часа мама готовила для меня: курицу или рыбу в духовке, паэлью с дарами моря, фасоль с моллюсками – иными словами, блюда, требующие опыта и умения. Обед она подавала в гостиной, стол застилала белоснежной скатертью, а иногда ставила на него цветы и свечи. И я должен был иметь большой запас хвалебных слов, чтобы отдать должное десертам, которыми она меня не уставала поражать и которые готовила по рецептам, позаимствованным из кулинарных книг, хотя любила вносить в них и кое-какие собственные изобретения.

Во время одного из таких обедов, когда мы сидели друг напротив друга, она сообщила, что днями раньше Раулито познакомил ее со своей невестой. Мы по привычке называли его Раулито, но только за глаза, поскольку прекрасно знали, как это брата бесит. До тех пор, пока он не стал ухаживать за Марией Эленой, ни мама, ни я не слышали, чтобы у него была девушка, или подружка, или симпатия. И мама, умевшая с первого взгляда угадать суть человека, сказала мне с непрошибаемой уверенностью: