4.3.8. Но если принять такую интерпретацию, страсть окажется чрезмерным одобрением разумом некоего стремления, и снова Посидоний будет выяснять причину такой чрезмерности, помимо того, что таким образом получится, что Хрисипп допустил величайшую методическую ошибку.

4.3.9. Ведь если суть его учения заключается именно в этом, то есть в том, чтобы провести различие между омонимами и показать, при использовании какого значения можно сказать, что страсти рождаются без суждения, а при использовании какого — что это и есть суждения, то его можно справедливо упрекнуть в том, что он не сделал этого ни в одной из написанных им четырех книг «О страстях».

4.3.10. Очевидно, что даже для автора, стремящегося к крайней краткости речи, неправильным было бы обходить молчанием столь важное положение, а тем более для Хрисиппа, который обычно впадает в непомерное многословие. Но это мы рассмотрим немного позже.

4.4.1. Я мог бы привести еще тысячи примеров того, что его совершенно не волнует то обстоятельство, что он постоянно противоречит самому себе. Как-нибудь потом, если у меня будет больше времени, я соберу все эти примеры в одно сочинение. Теперь же, пропуская все постороннее, я упомяну только то, что имеет отношение к исследуемым вопросам.

4.4.2. Определив в первой книге сочинения «О страстях» вожделение как неразумное стремление, он, однако, говорит в шестой книге «Определений по роду», что вожделение есть разумное стремление к некоему удовольствию, которое необходимо, и такое же определение дает ему в сочинении «О стремлении»; так что если объединить эти два определения вожделения, получится следующее: вожделение есть разумное стремление к некоему удовольствию, которое необходимо, и при этом оно является неразумным.

4.4.3. Но не так страшно то, что у него имеются противоречия между различными книгами или различными местами в одних и тех же книгах, как то, что в одних и тех же высказываниях его сочетаются вещи несовместимые и прямо противоположные друг другу, и это доставляет большое затруднение тем, кто пытается с ним спорить. Это все равно, что пытаться разговаривать с человеком, который говорит так: «Спустившись вверх и поговорив с камнем, я проплыл сквозь скалу и поднялся в глубины моря».

4.4.4. Если ты станешь изобличать этого человека, говоря, что он остался наверху, то он, конечно, скажет, что он именно это и имел в виду и потому употребил слово «вверх». А если ты уличишь его в том, что он вообще ни с кем не говорил, он тоже скажет, что так и сказал, ведь «разговаривать с камнем» и «не разговаривать с камнем» — это одно и то же, поскольку с камнем разговаривать невозможно. Таким образом, можно софистически объяснить все остальное; именно поэтому с самого начала необходимо избегать такого словоупотребления, при котором слушатели, слыша каждое из слов, должны понимать его не в привычном для них, но в каком-то другим значении.