— Дружба до гроба, — важно сказала она, и я чуть не расхохотался, глядя на ее серьезное лицо.

— Чтоб я лопнул, — подтвердил я. — Чтоб меня черти забрали.

— Чтоб мне икать всю жизнь без остановки, — подхватила Леночка. — Чтоб я рыбьей чешуей покрылась с ног до головы. Чтоб у меня на носу бородавка выросла. Чтоб мне лягушкой стать.

— А мне жабой. И в лабораторию попасть, на опыты.

— Хватит вам! — застучала ножом по раковине Марья Никитична. — Слушать тошно.

Но мы еще немного подурачились, а потом я побежал к себе в палатку. А когда бежал, думал: будь я постарше лет на десять и упакован во всех отношениях, я бы ее точно удочерил, все равно ее родители ни на что не годятся, от них вреда больше, чем пользы; а если бы Леночка была моей ровесницей — ходил бы с ней на все вечера и тусовки, и никто бы ее пальцем не смел тронуть, а потом, может быть, мы бы и поженились. И тут, на этих самых мыслях о семейном счастье, где-то рядом над моей головой засвистели пули, и я бросился на землю, под дерево, словно кто-то меня толкнул. Видно, они стреляли по бегущим мишеням. Развлекались. Странно, но мне ничуть не было страшно. Скорее наоборот. Какое-то возбуждение и ожидание чего-то необычного. Впрочем, что может быть необычнее собственной смерти? Я видел много парней и девчонок моего возраста, которые прятались кто где, но продолжали высовываться, а некоторые перекрикивались и смеялись. Кто-то пил пиво, а кто-то обнимался. И все с любопытством глазели на эту штуку — смерть. Неужели она так обольстительна? Глупо быть подстреленным в Москве из-за того, что политики делят власть. Мне чихать на тех и других, я хочу жить нормально. Это уже потом я понял, что убивают больше всех тех, кто на нейтральной полосе, потому что по ним лупят с обеих сторон. Короткими перебежками я добрался до своей палатки и постучал условным способом. Гриша открыл дверь и впустил меня.

— Тю! Я думал, ты уже жмурик, а кишки на гусеницах, — сообщил он, открывая еще одну банку пива. — Что делать будем? Пережидать?

— А куда дергаться?

Гриша только играет крутого парня — для девочек, а на самом деле рохля и трус. И хотя он выше меня на целую голову и тяжелее, но драться совершенно не умеет. Сколько раз, когда на нас ночью наезжали, мне приходилось одному отмахиваться, пока он в это время бегал звонить Аслану. Конечно, ничего серьезного не было, настоящие разборки не у нас, а наверху проходят, но все равно неприятно, когда против тебя трое или четверо местных шпанят выступают. Один раз мне неплохо досталось — неделю хромал. А у Гриши в голове, как и у всех людей, два полушария, только одно занято долларами, а другое — бабами. И все. Ну, может быть, найдется еще местечко для жвачки, которой у него полон рот. Это он нижнюю челюсть разрабатывает, хочет, чтобы она была у него как у стопроцентного американца. Чудак, лучше бы он мозги тренировал, там они тоже пригодятся. Вот и сейчас он завел свою любимую пластинку под названием: «Вчера я познакомился с такой девахой!» Видя, что я его не слушаю, он сменил тему и заговорил о долларах, которые на торгах поползли вверх. Но больше всего его обеспокоило, как эти события в Москве отразятся на курсе. Потяжелеют ли зелененькие? Ему хоть пусть полгорода друг друга перестреляет, лишь бы доллар уцелел.