Иванов, пока был чист после помывки при отъезде Учителя, зашел к родственникам, которые обещали ему поискать работу с общежитием и через неделю он снова собирался навестить их.

Хромой, тоже заходил к своей соседке насчет жилья, но она просила за комнату десять тысяч рублей в месяц – хотя и в два раза ниже, чем рыночная цена, но денег на задаток у него не было, да и работы, чтобы платить за жильё он так и не подыскал.

От Учителя больше вестей не было, и Михаил Ефимович расстался с товарищами, обещая пригласить их к себе на чердак в следующий раз.

Ещё неделя прошла в трудах и заботах по сбору денег для отъезда, но город не отпускал его: деньги собирались трудно и медленно и усердным трудом и экономией на еде он собрал чуть больше двух тысяч рублей, чего не хватало на билет по ж/д. даже с учетом той тысячи, хранившейся в его паспорте.

Стало заметно холодать, особенно по ночам, но обещалось газетами скорое наступление бабьего лета, по окончанию которого Михаил Ефимович и планировал свой отъезд из Москвы.

Действительно, через три дня потеплело, дожди прекратились и, по– летнему, яркое солнце пробивалось на чердак, сквозь запыленные стекла слуховых оконцев.

Михаил Ефимович решил, что наступила пора прощания с Москвой, хотя прощаться оказалось не с кем: родных здесь у него так и не образовалось, товарищей тоже не наблюдалось – знакомые по работе давно от него отвернулись, а институтские однокашники сгинули бесследно за три десятилетия потрясений и так называемых реформ.

Ему оставалось пойти и проститься с товарищами по несчастью, что он и поспешил сделать. Для посещения, у него давно хранилась на чердаке бутылка хорошей водки, купленная когда-то по случаю хорошей выручки от продажи книг.

Взяв бутылку, пару банок консервов и купленный батон хлеба, он направился к убежищу остающихся в этом городе двух товарищей. В пути он, как это принято у деловых людей позвонил по телефону своей соседке домой и обрадовал её известием о своём приезде через два дня.

Радость её была искренняя, учитывая долги за газ, что она оплатила для содержания его квартиры в полном порядке и теперь надеялась на благодарность, зная о завещании матери, а сумма сбережений была значительна для их поселка, живущего, в основном, на пенсии стариков и инвалидов.

Несмотря на раннее послеполуденное время, Иванов и Хромой были на месте и яростно уплетали куски колбасы с хлебом, запивая их водкой из бутылки с сомнительной этикеткой: видимо, недавнее отравление ничему их не научило.

Его появление они приветствовали молча, поднятием левой руки, свободной от стакана, который держали их правые руки, приближая ко рту. Выпив водки и зажевав её хлебом, Иванов сказал: