Локк имеет в виду довольно пышный стиль официальных обращений, поддерживающий норму официального языка в ущерб практическому значению. Известно, каким формализованным языком часто пишутся бюрократические доклады и документы, с целью не допустить неправильного толкования: считается, что ясная речь заключает в себе языковые метафоры, а они могут увести от прямого смысла инструкции. Поэтому создаются тяжеловесные конструкции, воспринимаемые всеми однозначно в соответствии с обычаем, понимать такие-то выражения только так, и никак иначе. Стиль руководств и призывов тогда и поддерживается излишествами терминологии, повторением одного и того же, предельной формализацией грамматических категорий, например, скоплением существительных («во избежание увеличения уменьшения…»)

И как я заметил раньше, разве не бывает часто так, что человек средних способностей очень хорошо понимает читаемый им текст или закон, пока не обратится к толкователю или не пойдет к адвокату, который своими объяснениями добьется того, что слова или вообще ничего не будут обозначать, или будут обозначать то, что ему угодно?

Толкователь – здесь знаток законов, который мог примирить противоречия в существующих законодательных актах, если они противоречили друг другу. Иногда законодатели предпринимают попытки кодифицировать (непротиворечиво объединить в одной книге) законы так, чтобы толкователи были не нужны, можно вспомнить «Гражданский кодекс» Наполеона. Но в Британии ни во времена Локка, ни позднее своего Наполеона не появилось.

Толкователь – здесь знаток законов, который мог примирить противоречия в существующих законодательных актах, если они противоречили друг другу. Иногда законодатели предпринимают попытки кодифицировать (непротиворечиво объединить в одной книге) законы так, чтобы толкователи были не нужны, можно вспомнить «Гражданский кодекс» Наполеона. Но в Британии ни во времена Локка, ни позднее своего Наполеона не появилось.

13. Оно не должно считаться ученостью. Я не буду рассматривать здесь, были ли причиной этого частные интересы этих профессий. Но я ставлю на обсуждение вопрос: не лучше ли было бы для человечества, которому важно знать вещи, как они есть, и поступать, как ему надлежит, а не тратить жизнь на то, чтобы вести разговоры о вещах и швыряться словами, – не лучше ли было бы, говорю я, чтобы употребление слов сделалось ясным и точным, чтобы язык, данный нам для усовершенствования знаний и укрепления связи в обществе, употреблялся не для того, чтобы лишать истину ясности и потрясать права народа, заволакивать туманом и делать непонятными нормы нравственности и религию, а если это и будет случаться, то чтобы подобный образ действий по крайней мере не признавался ученостью и знанием?