Однако и помимо хищного зверя в огненной шубе хватало в лесу злосчастья – он полон был угроз и опасностей, встреча с которыми далеко не всякий раз заканчивалась столь удачно. Вскоре одну из пугливых молодых тетёрок поймала у малинника и унесла неведомо куда коричневато-дымчатая, сверкающая полосатым голубым пером в крыльях сойка, чьё нарядное благообразие придавало ей обманчиво приветливый и безобидный вид. А следом расклевала вторую цыпу-пеструшку ненасытная и наглая ворона, от самой природы имевшая злодейскую наружность. Уравнялись у рябухи детки, остались в выводке шесть тетеревят: три косачика и три курочки.

Когда поспела брусника, взрослеющие петушки уже наполовину нарядились в чёрные перья, а на хвостах у них обозначились загибы будущих косиц. И без того бойкие, теперь они всё дальше отходили от матери, показывая всем видом, что больше не нуждаются в опеке, что стали уже взрослыми, самостоятельными, важными птицами.

Как-то раз тетеревиная семья кормилась в черничнике у лесного озера, всё ещё полном спелой, уже опадающей ягоды. С ночи в лесу то и дело раздавались странные грохочущие звуки, которых прежде ни рябуха (отголоски этих раскатов смутно брезжили в её сознании, как вид встреченных по весне длинноклювых вальдшнепов, но было ли то истинным воспоминанием или только грёзой – она не знала), ни тем более её тетеревята не слыхали. Отрывистые гулкие удары походили на маленький нестрашный гром, однако в небе не было туч и над лесом не сверкали молнии. Гремело изредка и далеко, поэтому звуки не очень тревожили тетёрку. А с рассветом и вовсе стало тихо. Черничник порос пахучим багульником, из-за него рябуха не сразу заметила собаку – эти существа и до того появлялись в лесу, иногда сопровождая людей с корзинами, а иногда труся по лесным дорогам, уткнувшись носом в землю, без видимого дела. Она тревожно, но негромко вскрикнула. Кормящиеся тетеревята увидели белое в чёрных пятнах чудище с отвислыми ушам – зверь, кося глазом в их сторону, по дуге обходил выводок стороной.

Одно мгновение – и молодняк запал, вжавшись в мох среди черничных кустов. Пробежав ещё немного, собака вдруг тоже замерла и, устремив поверх багульника блестящий взгляд туда, где затаились птицы, как буря бросилась вперёд. Рябуха, клохтая, взлетела, за ней дружно взвились уже вполне освоившие крылья великовозрастные детки. Только теперь – собака отвлекла их – они увидели человека; он был огромен и ужасен, как медведь, как лесовик, но те были свои, понятные, а этот – главный страх обитателей чащи. И тут же грянул гром, и следом – снова. Одна из молодых тетёрок, роняя перья, кувырком полетела вниз и упала на землю. Второй выстрел достал петуха – тот ощутил внезапный жар в боку и небывалую тяжесть в теле, но удержался на крыльях и изо всех сил поспешил за братьями и сёстрами.