Чучело получилось – загляденье, хоть сейчас в этнографический музей. Отнесли его на огород и воткнули в сугроб. Сжигать было жалко, да и гореть Масленица поначалу не хотела, так что пришлось идти в дом на поиски керосина. Обследовав пристройку, забитую всевозможным деревенским хламом, керосина Пётр Алексеевич не обнаружил, поэтому воспользовался припасённым спиртом, уже давно не находившем себе достойного применения – на компрессы никто не претендовал, а водка в магазинах не переводилась. Пылала Масленица красиво – Полина с Никой радостно скакали вокруг, пищá и воодушевлённо взвизгивая в полёте. Люся со Стёпой снимали шабаш на смартфоны.

Потом катались на санках с берегового склона. Санки скользили по насту, как по льду, вертелись, заваливались набок; Люся, показывая характер, повелевала студенту Стёпе снова и снова таскать санки наверх. Потом гуляли по лесу – наст схватился так прочно, что держал человека, поэтому свежих следов лесное зверьё не оставляло, хотя теперь было самое время для любовных заячьих игрищ. Петра Алексеевича это обстоятельство огорчило: пока стоят робкие холода – не страшно, а если ударит запоздалый мороз – ни тетерев, ни тем более рябчик такой наст не пробьют, придётся коченеть на ветке…

Слева у просеки показалась и юркнула в заросли рыжая лиса, вызвав оживление и женские восторги, – несмотря на зимнюю погоду, плутовка была уже по-весеннему встрёпанная, вся в шерстяных клочках. Справа на льду озера сидел над лункой одинокий рыбак. Рядом с рыбаком, вместо ледобура, лежала старинная пешня – в хозяйстве у тестя, Александра Семёновича, была такая же. Почему-то вид этого инструмента пробудил в Петре Алексеевиче тёплое чувство, похожее на уважение, хотя ни разу в жизни ему не приходилось пускать пешню в дело. Над озером, бросая в небеса раскатистое «кр-р-ра», кружил ворон, то ли намереваясь сожрать рыбака, то ли рассчитывая на подачку.

Вернувшись домой, принялись за блины. Пока Пётр Алексеевич второй раз растапливал печь – в избе всё ещё было зябко и сыро, окна запотели, – Люся с Никой в четыре руки напекли стопку в пол локтя высотой. Блины были тонкие, кружевные, поджаристые по краю и испускали тёплый сладковато-масляный аромат. Полина выставила на стол к блинам кетовую икру, тёртый сыр с яйцом, чесноком и майонезом, рубленую селёдку, выложенные веером розовые лепестки сёмги и белые палтуса, сладкий творог с курагой и, разумеется, сметану, мёд и варенье – из летних запасов в доме нашлось черничное. У Стёпы была бутылка вина, а у Петра Алексеевича – водки, так что картина получилась не только живописной, но и законченной.