– Уилла! – окликает Памела.

– Что? – Та выныривает из кроличьей норы воспоминаний. – Гм… ага, хорошо.

– Приедешь? Прямо сейчас?

– Да, – соглашается Уилла. Ладно, она поддержит Памелу. Прямо сейчас.

Впрочем, времени у Уиллы особенно нет. Она приезжает в дом Бриджманов на Грей-авеню, ожидает увидеть хозяйку, но первый этаж пуст.

– Я на месте! – кричит Уилла. – И мне через десять минут нужно обратно в машину!

Ответа нет. Ужасно хочется уйти. Золовка в своем репертуаре – сперва поломать кому-то планы, потом еще и заставить ждать. С Заком Памела столь же бессердечна (даже хуже!).

Уилла окликает ее и слышит наверху шаги, сначала думает, что те приближаются, но нет, отдаляются.

– Ладно, я пошла на работу. Перезвони позже! – Уилле удается скрыть раздражение в голосе, но не обиду. Она с тоской думает о том, как проехала бы на велосипеде мимо черепашьего пруда, куда мать водила их троих, когда они были маленькими. Виви терпеливо обвязывала куски сырой курицы и помогала набрасывать лески.

– Уилла, это ты? – окликает Памела.

– Да!

– Сейча-ас спущусь! – Судя по тому, как она тянет первое слово, спустится Памела не сейчас.

Отсчитывая минуты, Уилла принимается разглядывать семейные фотографии на полке под лестницей. Лори Ричардс снимала Бриджманов на Степс-Бич четыре года подряд. Памела, Зак, Питер. Все кажутся такими счастливыми. Памела даже по-настоящему улыбается. Потом снимок с мужем, они держатся за руки. Глядя на такие фото, думаешь о семейных ужинах, еженедельных игровых вечерах, уроках езды на школьной парковке и рождественских утрах, а не о проблемном ребенке и муже-изменнике.

Памела наконец спускается по лестнице. Она босая, с мокрыми волосами, на ней бирюзовая льняная рубашка с броским ожерельем (большие деревянные бусины на нитке, увеличенная версия того, что Питер мог смастерить в садике), и она сжимает в руке что-то красное.

Памела протягивает это Уилле.

– Я нашла их в стирке.

Это красные кружевные стринги. Уилла едва не выплевывает утренний чай. Она была права: ей не хочется это видеть, чужое вонючее белье. «По крайней мере, их хотя бы в машинке прокрутили», – думает Уилла.

– Я так понимаю, это не твои? – спрашивает она.

– Нет. А похоже, что я могу такое носить?

«Определенно нет», – хочет сказать Уилла, но боится оскорбить золовку. На самом деле никто не может сказать, какое нижнее белье носит человек, так же как никто не может сказать, что скрывается за, казалось бы, счастливым семейным портретом.