Слабое освещение апокрифа Ерехтия и как бы некоторая обойденность в критике его Леонтием говорит нам о том, что и в трудах нашего автора-специалиста вопрос о подложной литературе не рассмотрен с исчерпывающей полнотой. По-видимому, дело обстояло так, что в каждый известный момент христологических движений были в ходу свои апокрифы, наиболее отвечавшие полемическим целям еретиков. В эпоху Леонтия особенным распространением пользовались подлоги с именами Отцов: Афанасия, Григория Чудотворца и Юлия. На них наш автор и сосредоточивает все свое внимание. Об остальных же апокрифах как уже устаревших или потерявших всякое доверие в публике он ограничивается одним упоминанием. Так поступает он в отношении указанного свидетельства из Ерехтия, так же поступает и в отношении Изложения Свв. Отцов, согласного с 318 Отцами, [1468] о котором только и говорится, что оно приписывалось свт. Афанасию. Какое же нужно здесь понимать подлинное изложение, послужившее материалом для аполлинаристской подделки? На этот вопрос, оставляемый автором без ответа, можно сказать лишь с большей или меньшей вероятностью то, что это есть «Изложение веры Отцов Никейского собора против Павла Самосатского». [1469] Воспользоваться таким изложением было очень выгодно для аполлинаристов ввиду, с одной стороны, давности выхода в свет этого документа и его литературной редкости, а с другой — ввиду высокого авторитета Отцов Никейского собора, что подавало еретикам надежду на доверчивый прием подделки. Упомянув об указанном документе, наш автор, впрочем, не поставил точки в списке подложных сочинений, но сказал вообще: καὶ ἑτέρους τινὰς τοιούτος и некоторые другие такого рода. [1470] Несомненно, в числе этих «других такого рода», то есть с христологическим содержанием и монофизитским направлением, Леонтий понимает и те подложные послания с именем Юлия, которых он вообще насчитывает семь и считает принадлежащими Аполлинарию, [1471] а воспроизводит из них только три; кроме того, послание Феликса, епископа Римского, о котором хотя и не упоминает, но, конечно, шлет, как современник и вероятный участник Севирианского коллоквиума, на котором говорилось об этом подложном послании. Все эти литературные подлоги, нужно думать, Леонтий уже не считал необходимым подвергать особому рассмотрению, как потерявшие серьезное значение в полемической борьбе. Может быть, это были первые опыты подделок со стороны еретиков, и потому они не отличались из-за своей неискусности большой соблазнительностью. Все же, что при Леонтии было принято в полемической практике, Леонтий внимательно обозревает, исследует и критикует с надлежащей полнотой и обстоятельностью. Поэтому нисколько не будет преувеличением признать в Леонтии самого первого знатока и отличного научного критика подложной литературы в древней христианской Церкви. Он не только засвидетельствовал факт обманов еретиками через литературные подлоги, но и поставил исследование этих подлогов на научные основания, критически проверил их и в своих сочинениях оставил надежные средства для руководства дальнейшим ученым по этим вопросам. Весьма любопытно с научной точки зрения и весьма ценно для оценки критической деятельности нашего автора то, что позднейшие исследователи литературных апокрифов, работавшие независимо от Леонтия, в главном оказались вполне солидарными с критическими изысканиями Леонтия Византийского. [1472] Это обстоятельство, как нам кажется, может служить самым верным показателем научной солидности критического метода и высокой учености нашего автора. Если к такой аттестации нашего автора мы прибавим еще и то, что, благодаря своим занятиям критикой подложной литературы, Леонтий сохранил для нас много мест из совершенно утраченных сочинений Аполлинария и его последователей, как-то: фрагмент апологии Валентина, отрывки из переписки Полемия, сведения о церковной истории Тимофея, епископа Виртского, то заслуги Леонтия для богословской науки можно приравнивать к заслугам выдающихся богословов. Первостепенное же значение его и первенствующая роль собственно в VI веке ввиду очевидного превосходства Леонтия над всеми другими представителями церковно-богословской науки не может подлежать никакому сомнению.