А сам термин «канон» появился еще позже. В раннем христианстве он просто обозначал правило, обычно «правило веры» – некое подобие изначального Символа веры. Только в дни Афанасия Великого, в IV веке, мы находим выражение, согласно которому некоторые книги «не входят в канон» – οὐκ ἐκ του κανόνος [25]. К тому времени, когда появились постановления, люди и так по большей части с этим соглашались: мы увидим, что это применимо и к содержанию Нового Завета. В иудаизме термин, равнозначный понятию «канон», не возникал никогда, хотя еще с эпохи Иосифа Флавия, в чем мы уже убедились, интерес к перечислению и опознанию священных книг возрастал все сильнее.
Восприятие Библии у иудеев и христиан
Восприятие Библии у иудеев и христиан
В теории можно усмотреть еще одно различие в том, как воспринимают Библию иудеи и христиане. В христианстве, как кажется, никогда не замечалось особой разницы в статусе разных книг Ветхого Завета. В Новом Завете свод текстов, который мы называем Еврейской Библией, чаще всего именуется как «закон и пророки», и только раз встречается «тройное описание»: «…в законе Моисеевом и в пророках и псалмах» (Лк 24:44). Итак, мы видим: в древности знали, что «закон» – Тора, или Пятикнижие, – обладает неким превосходством над другими священными книгами. Но из этого не следует ничего: мы не встречаем никаких размышлений ни о различиях, ни о статусе, ни о пассажах из Торы, которые обладали бы большими привилегиями, нежели любые другие. Когда христиане начали составлять перечень ветхозаветных книг, как делал это Евсевий Кесарийский (265–340), они поступали просто, и в конце Второзакония, не отмечая никакого разрыва, переходили прямо к книге Иисуса Навина и другим историческим книгам и пророчествам. У иудейских авторов, с другой стороны, проявляется осведомленность об особом статусе Торы. Мы видим это даже в трудах Иосифа Флавия: он воспринимал пророческие книги (вероятно, для него, как и для других иудеев, в их число входили и те книги, которые мы называем учительными) как подобные Торе по содержанию, но все же особо выделял произведения «законодателя», Моисея.
То же самое мы найдем еще раньше, в I веке до нашей эры, у Филона. Его главные труды – пространные комментарии к Пятикнижию, в котором он видел основополагающий документ иудейской религии – такой же, какими были для греков эпические поэмы Гомера. Он выделил в Торе разделы, о каждом из которых написал трактат (считая в целом, современные издания насчитывают несколько томов), и, возможно, это отражение недавно возникшего иудейского обычая читать длинный раздел Торы на богослужениях, совершаемых в синагоге в шаббат, – хотя полной уверенности в этом у нас нет. Все перечисленное указывает на то, что в иудаизме Пятикнижие к I веку воспринималось как замкнутый корпус, пусть даже мы и не можем утверждать, будто его стали считать важнейшей частью священных текстов прежде, нежели подобный авторитет стяжали и другие писания, – скажем, ряд пророческих книг и Псалтирь вполне могли обрести такой статус столь же рано, как мы видели выше.