Возможно, главным для признания каноничности текстов было их непрестанное использование в Церкви – здесь, опять же, можно привести цитату из Евсевия: «Эти книги [иными словами, неканонические. – Авт.] никогда не удостаивал упоминания ни один из церковных писателей». Не просто древнее происхождение, но долгое использование – вот какой была важнейшая характеристика священной книги, и большая часть Евангелий и Посланий, отвергнутых Афанасием Великим и ему подобными, эту проверку, вероятно, пройти не могла. Такое использование, безусловно, подразумевало, что текст читали на литургии – как подтверждение его святости и нормативного характера. Комментарии, сделанные в Мураториевом каноне о «Пастыре», позволяют предположить, что на литургии во всеуслышание перед лицом собрания могли читаться и неканонические книги, но их отличали от книг Нового Завета – возможно, их читали в ином месте богослужения, а не среди «пророков» (ветхозаветных книг?) или «апостолов» (новозаветных книг?).

Если говорить прямо, как делает это Чарльз Хилл, то ответом на вопрос: «Кто написал Евангелия?» будет: «Никто» [14]. К ним начали обращаться, они стали незаменимыми, их защищали от нападок, им было суждено превратиться в важнейший ресурс Церкви – но никто и никогда не «выбирал» их согласно тем или иным критериям. Все оправдания для их принятия ретроспективны: книги каноничны, если принадлежат апостолам, но и апостолам они принадлежат, только если каноничны. Их принимали просто потому, что их принимали всегда. Этот момент хорошо подчеркнул Франц Штульхофер:

Стоит нам задуматься о той бесконечной непрерывности, с которой ранние христиане обращались к новозаветным книгам, и нас поразит «глубокая тишина, в которой родился канон, слышная наблюдателям из поздних поколений» (Франц Овербек). Это история, в которой не свершалось никаких революций. Все самое необходимое пребывает в ней изначально, и мельчайшие перемены случаются столь постепенно, что никто и не замечает их [15].

Стоит нам задуматься о той бесконечной непрерывности, с которой ранние христиане обращались к новозаветным книгам, и нас поразит «глубокая тишина, в которой родился канон, слышная наблюдателям из поздних поколений» (Франц Овербек). Это история, в которой не свершалось никаких революций. Все самое необходимое пребывает в ней изначально, и мельчайшие перемены случаются столь постепенно, что никто и не замечает их [15].

Исключенные книги

Исключенные книги

И что же нам сказать об исключенных книгах? В целом они появились значительно позже тех, что были приняты как канонические, и уступали по качеству – и хотя, конечно, это спорный вопрос, зависящий от точки зрения, но все же несложно почувствовать, что многие христиане пришли бы в смятение, если бы их попросили принять большую часть этих книг как Священное Писание. Возьмем, к примеру, «Евангелие детства от Фомы», книгу II века, повествующую о ранних годах жизни Иисуса (ее не следует путать с «Евангелием от Фомы», о нем смотрите ниже): в ней Иисус проклинает тех, кто причиняет ему беспокойство. Даже если Церковь и подавляла такие тексты, причину поймет любой. К некоторым из них в ранней Церкви явно обращались, хотя и не так часто, как к каноническим книгам; многие совершенно канули в забвение и были найдены лишь в наши дни: их открытие часто становилось искрой, из которой возгорались сенсационные пропагандистские кампании, – особенно это касается «Евангелия от Иуды» и «Евангелия от Марии», двух других гностических текстов, возникших не раньше конца II века.