Некая женщина была взята в грехах, и все свидетельствовали против нее, что она заслуживает смерти. Привели ее к Иисусу (увидеть), что он повелит, дабы смогли они злословить на него. Иисус дал ответ и сказал: «Придите, кто без греха, бросьте камни и забейте ее до смерти». Но сам он, склонив голову, писал перстом на земле, во оглашение грехов их; и прозревали они отдельные грехи свои на камнях. И, устыдившись, удалились они, и никого не осталось, но только женщина. И рек ей Иисус: «Иди с миром, и вознеси жертву за грехи, как написано в их законе» [8].

Некая женщина была взята в грехах, и все свидетельствовали против нее, что она заслуживает смерти. Привели ее к Иисусу (увидеть), что он повелит, дабы смогли они злословить на него. Иисус дал ответ и сказал: «Придите, кто без греха, бросьте камни и забейте ее до смерти». Но сам он, склонив голову, писал перстом на земле, во оглашение грехов их; и прозревали они отдельные грехи свои на камнях. И, устыдившись, удалились они, и никого не осталось, но только женщина. И рек ей Иисус: «Иди с миром, и вознеси жертву за грехи, как написано в их законе» [8].

По сути, это та же самая история, но совершенный грех в ней не указан как прелюбодеяние, да и завершение у нее иное: оно больше согласуется с тем, что Иисус говорит прокаженным, которых исцелил, как повествует о том Евангелие от Луки (Лк 17:14). Кроме того, тут говорится, что именно писал на земле Иисус – это были грехи обвинителей женщины – так находит свое разрешение и эта загадка, волнующая почти всех, кому знакома эта история.

Непреодолимое бремя свидетельств заставляет предположить, что печатать этот рассказ как часть Евангелия от Иоанна – неправильно: скорее, он в лучшем случае должен приводиться как приложение к Евангелиям. Более того, один ряд манускриптов располагает ее после Евангелия от Иоанна, а в одном манускрипте XI века (под номером 1333) она стоит после Евангелия от Луки. (В сущности, темы пассажа, затрагивающие божественное сострадание, явленное через Иисуса, и заботу о благе женщин, для Луки типичны более, нежели для Иоанна.) Будь она менее пространной и менее любимой, эта история вряд ли вообще появлялась бы в современных печатных Библиях – но любые попытки ее устранить встречают неимоверное сопротивление.

Восходит ли эта история к подлинным воспоминаниям об Иисусе? Это совершенно иной вопрос. Прочно закрепленного места в Евангелиях у нее нет, и это предполагает, что перед нами, по сути, часть устной традиции, какими были и все предания об Иисусе до тех пор, пока авторы Евангелий не зафиксировали их в письменной форме. Как мы видели, она могла стать известной в то же самое время, что и другие евангельские повествования, и не попади она в пару-тройку манускриптов, мы бы читали ее как а́графа, одну из незаписанных историй, цитируемых у многих раннехристианских авторов, а а́графа вполне могли быть подлинными. Впрочем, это, возможно, напомнит нам о том, что у нас никак не получится увериться в истинности чего бы то ни было в Евангелиях, если понимать слово «увериться» в значении «установить доказанность при полном отсутствии оснований для сомнения». Вероятность того, что истории, приведенные в Евангелиях, подлинные, основана не на рассмотрении каждой отдельной детали, а на суммарных свидетельствах, касающихся связности всего повествования; и рассказ о женщине, взятой в любодеянии, кажется столь же вероятным претендентом на истинность, как и большая часть рассказов об Иисусе. Если уж на то пошло, тогда тот странный случай, когда он дважды что-то пишет на земле, скорее свидетельствует о достоверности рассказа, поскольку он явно представлял трудность для древних толкователей (как представляет ее и сейчас); армянская версия – это явная попытка придать всей истории смысл и сделать ее более связной. Зачем кому-то выдумывать подробность, которую никто не в состоянии в достаточной мере объяснить?