Данте здесь словно прижимает Бога к стенке, говоря: «Оставим богословие и философию. Раз уж я здесь, Боже, скажи мне одним словом, кто Ты? Какова Твоя истинная природа?» И Бог ему отвечает: «Как, разве ты не понял? Я — это ты. Я — это ты, а ты — это Я. Мы одной природы, потому что тебя сотворил Я. По Своему образу и подобию». «Окрашенные в тот же цвет» означает одной природы. Рожденным, желанным, задуманным в вечности, в глубине Божественной Тайны, как чистая любовь и мысль Бога о вечности. Мы уже об этом говорили: то, что было сказано о Богоматери, «предызбранная Промыслом», относится и к нам. Из глубины времен, извечно Бог, или Сущее, краем глаза видит нас, заботится о нас, Он захотел нас, Он нас ждет, наполняет нас жизнью, «Сам дая всему жизнь и дыхание и все» (Деян. 17: 25).

[Как математик, которого сводит с ума поиск квадратуры круга, потому что, несмотря на все подсчеты, он «схватить умом / Искомого не может основанья», не может найти формулу, в которой он так нуждается, так и я: перед этим новым открывшимся видением я силился понять, но сколько бы ни прилагал усилий, у меня не получалось.]

Я вновь повторюсь: как можно говорить, что Данте отказался от разума в конце чистилища? Сейчас он предстал перед Богом, ему открылась Тайна бытия, он увидел Тайну Троицы, Тайну Воплощения, и что же? Он впадает в мистический экстаз? Нет, он хочет понять. Он задается вопросом: как это объяснить? Как смог Бог, Сущее, породившее все, войти в жизнь и в плоть человека?

[Я «хотел постичь», понять, увидеть своими глазами, «как сочетаны были / Лицо и круг в сиянии своем», как могло быть, что в Божественной глубине, в триединой природе Бога внезапно зародилось бытие, отличное от Бога, являющееся Его частью, но другое, отличающееся от Него. Как мог Бог создать человека? Как Ему удалось сделать его подобным Себе и вместе с тем отличным от Себя? И как это возможно, что Он, Творец, согласился стать творением? Как Лицо оказалось вписано в круг? Как получилось увидеть это человеческое лицо в глубине Тайны Триединства?

«Но собственных мне было мало крылий», моих крыльев, то есть человеческих возможностей, было недостаточно, чтобы подняться на такую высоту.

В этой точке разум должен остановиться, потому что человеческий разум, в отличие от Божественного разума, ограничен. Поэтому он требует Тайны, утверждает ее, и в этом смысле утверждение Тайны — это самое разумное, на что способен разум. Именно в тот момент, когда разум напряжен максимальным усилием в попытке понять, он находит в себе мужество остановиться и сказать, что есть другой Разум, более великий, чем человеческий.]