Однако они были христианским меньшинством в окружении мусульманского большинства; и более того, в этот период всё более унизительных «капитуляций», когда дельцы из Западной Европы подминали Османскую империю под себя и обогащались за счет местных жителей, армяне оказались в парадоксальной позиции. Для османских граждан единственный путь к процветанию в эти годы состоял в том, чтобы работать на европейцев, вести с ними дела или, лучше всего, вступать с ними в партнерство в любой форме. Однако европейцы, когда искали себе в империи деловых партнеров, естественно, тянулись к тем, с кем ощущали какую-то близость; поэтому, когда у них был выбор, мусульманам-туркам они предпочитали христиан-армян. Так что несправедливые условия «капитуляций», приносившие выгоду иностранцам, были выгодны и для армянской общины в империи – по крайней мере, так это видели стремительно нищающие и недовольные мусульмане.

В прошлом армяне жили в Османской империи мирно, никем не тревожимые; впрочем, как и другие немусульмане, они были отрезаны от военно-аристократического класса. До некоторой степени недоступны им оставались и крупное землевладение, и частный сбор налогов. Поэтому многие из них зарабатывали на жизнь торговлей или финансовыми операциями.

Под «финансовыми операциями» здесь следует понимать ссуды. В прошлом на людей, ссужающих деньги под проценты, почти повсюду смотрели косо. В Коране дача в долг под проценты прямо запрещена, как и в средневековой христианской Европе, где под «ростовщичеством» канонический закон понимал не «взимание чрезмерных процентов», а «взимание любых процентов». Почему же ссуды получили такую недобрую славу? Мне думается, дело в том, что обычные люди воспринимали дачу денег в долг как благотворительность, а не бизнес; это то, что мы делаем, когда ближний попадает в беду и просит о помощи. В таком контексте ссуды под проценты выглядят как недостойная попытка нажиться на несчастье ближнего. Однако необходимость одалживать деньги возникала постоянно, даже в самой примитивной феодальной экономике, и чаще всего в кризисных ситуациях: у кузнеца сгорела кузня; неожиданно умер известный клирик, и родственники обязаны устроить пышные похороны; кто-то хочет жениться, но нечем заплатить калым; кто-то опасно заболел… Люди идут за ссудой в тяжелых обстоятельствах, когда они особенно уязвимы – и присущие им культурные ожидания гласят, что любой достойный человек в такой момент помог бы им без всяких мыслей о наживе. Отчаяние, вынуждающее их соглашаться на условия банкира, лишь усиливает негодование и чувство несправедливости. Когда заимодавец и должник принадлежат к одной общине, эти чувства могут смягчаться ощущением близости, соседства и так далее; но, если бедняк идет за ссудой к тому, кого уже воспринимает как Другого – эта динамика резко обостряет любые существующие между ними противоречия. Самый худший вариант – когда ростовщичество становится отличительным делом культурного меньшинства, окруженного со всех сторон значительно превосходящим его большинством. В Европе такое соотношение сил сделало жертвами евреев. В Османской империи та же беда постигла армян.