7.1. Седьмое столетие
7.1.1. Сахдона
7.1.1. Сахдона
Мы начнем с Сахдоны, поскольку он представляет собой в некотором роде особый случай и его оригинальность по сравнению с современными ему авторами, в общем, несколько напоминает оригинальность Иоанна Дальятского: как и последний, он мало привнес в спекулятивное мистическое богословие, которое появляется в его время среди восточносирийских монахов, и, опять же подобно Иоанну, он передает нам, на очень красивом и волнующем языке, сбалансированное выражение духовного опыта – несомненно, очень глубокого, – в чем можно убедиться при чтении разных фрагментов из его текстов, с которыми мы встречались на предыдущих страницах.
Для получения сведений о жизни Сахдоны следует обратиться к введению в издании его творений А. де Аллё1, а также к упомянутым там сирийским источникам и исследовательским статьям. Он принял монашество около 615–620 годов и был рукоположен в епископа Махозе д’Аревана (в области Бет Гармай, на северо-востоке современного Ирака) около 635–640 годов. Спустя некоторое время после рукоположения он был изгнан с кафедры, поскольку поддерживал халкидонское учение о единстве ипостаси Христа. После временного возвращения, которому он был обязан влиянием своих сторонников, он был вынужден окончательно удалиться и до конца своих дней вел отшельническую жизнь.
С точки зрения мистического учения, он, по-видимому, вписывается в восходящую к VI веку восточносирийскую монашескую духовную традицию в том ее виде, в каком ее можно найти у Авраама Натпарского; однако Сахдона придавал больше значения собственно мистическому опыту – не стараясь, впрочем, переработать его целиком в спекулятивном ключе. Его духовные размышления в значительной степени вдохновлены Библией: оттуда происходят, например, то основополагающее место, какое он отдает в своем учении Павловой антитезе между внутренним и внешним человеком2, то значение, которое он придает противопоставлению нынешнего состояния тленности и будущего состояния нетления3 (как мы уже сказали, это противопоставление после Феодора Мопсуестийского было одной из осей богословской мысли Церкви Востока4), а также его строго библейское употребление понятия «слава»5 и символа облака6. Вот почему – если оставить в стороне общее влияние псевдо-Макария, чья духовная восприимчивость сама по себе близка к библейской, – те теоретические заимствования из Евагрия7, Иоанна Отшельника8 и псевдо-Дионисия9, которые мы смогли проследить в его сочинениях, по-видимому, не оказали хоть сколько-нибудь решающего влияния на его мистическую мысль.