Однажды он заставлял меня сотворить молитву в своем доме, и как я не хотел, то он рассказал мне вот что.
«В эту келлию три раза входил блаженный Антоний посетить меня, и когда я предлагал ему сотворить молитву, он тотчас преклонял колена в сей самой келлии, не дожидаясь, чтобы я повторил приглашение, – так он научил меня послушанию самим делом.
И ты, если последуешь его житию, как монах и пришелец, ради добродетели, – брось всякое упрямство».
Он же рассказывал мне еще следующее:
«В один день я размышлял о жизни гонителя, несчастного царя Юлиана[1].
Мне так было грустно от этих мыслей, что я ничего не вкушал до позднего вечера.
И вот, сидя на скамье, заснул я – и вижу в видении: мимо меня скачут на белых конях всадники и кричат: „Скажите Дидиму – сего дня в седьмом часу Юлиан скончался; встань и ешь и пошли весть епископу Афанасию на дом, чтобы и он узнал об этом“ .
Я заметил, – сказал Дидим, – час и день, неделю и месяц: так и оказалось».
АВВА ПАМВО
АВВА ПАМВО
В Нитрийской же горе жил блаженный Памво, учитель епископа Диоскора, Аммония и братьев Евсевия и Евфимия, также Оригена, племянника Драконтия, – славного и дивного мужа[1].
Множеством великих совершенств и доблестей украшался этот Памво. Но венцом великих совершенств его было такое презрение к золоту и серебру, какого требует слово Господне.
Блаженная Мелания рассказывала мне, что она, вскоре по прибытии из Рима в Александрию, услышав от блаженного пресвитера Исидора Странноприимца[2] о добродетельном житии Памво, в сопутствии самого Исидора отправилась к нему в пустыню.
«Принесла я с собой, – говорила она, – ящичек с тремястами литр серебра и просила его принять это приношение от моих стяжаний. Он сидел и плел ветви и, не оставляя своей работы, дал мне только словесное благословение, сказав: „Бог наградит тебя“. Потом сказал эконому Оригену: „Возьми это и употреби на нужды братии, живущей в Ливии и по островам: сии монастыри скуднее прочих“; а из живущих в Египте братий никому не велел давать из этих денег, потому что „страна сия, – говорил он, – плодороднее других“».
«Я стояла, – говорит Мелания, – и ждала, что он почтит меня благословением или хотя слово скажет в похвалу за такое приношение, но, ничего не слыша от него, сама сказала ему: „Господин мой, да будет тебе известно, что серебра здесь триста литр“. Он и при этом не показал никакого внимания и отвечал мне, даже не взглянув на ящичек: „Дочь моя! Кому ты принесла это, Тому не нужно сказывать, сколько тут весу. Он взвесил горы и холмы поставил весом – тем паче знает вес твоего серебра. Если бы ты отдала его мне, то хорошо было бы сказать и о его количестве; но если ты принесла его Богу, Который не отвергнул и двух лепт, но еще оценил их дороже всех других приношений, – то молчи и будь спокойна“».