Поднявшись на четвертый этажа, Майский вышел в коридор, который был такой же длиннющий, как и внизу, и уходил прямым тоннелем насквозь до противоположного конца здания. На всем протяжении его освещало пара лампочек, отчего он почти полностью был погружен во мрак. Здесь, правда, имелось еще и окно, которое находилось справа от Майского у самого выхода на лестницу, но оно было залеплено таким слоем грязи, что совершенно не способно было пропускать уличный свет. Возле окна сейчас кто-то стоял и Майский, выйдя с лестницы и очутившись в непосредственной близости от этого человека, машинально повернулся и посмотрел в его сторону. Это оказался высоченный в два метра ростом мужчина с оголенным волосатым торсом, куривший и распространявший вокруг себя густой табачный дым, который никуда не девался, а так и оставался висеть у входа в коридор сплошной завесой. Мужчина тоже смотрел на Майского; выражение его лица было хмурым и недовольным, а в пристальном взгляде читался вопрос: «Ну и что ты на меня вылупился?». От вида этого здоровяка Майскому стало не по себе — он развернулся и поспешил вглубь коридора.

С обеих сторон через каждые пять шагов шли двери в комнаты, расположенные аккуратно одна напротив другой. Основная их масса была выкрашена в тот же коричневый цвет, что и коридорные стены и покрыта грязью и копотью, но некоторые выглядели вполне прилично, выделяясь чистотой и свежей покраской. Кое-где у дверей были расстелены коврики, а возле одной из них на подставке был даже выставлен какой-то фикус, своей хиреющей зеленью несколько отвлекающий внимание от вконец обшарпанных стен и общего уныния.

Пройдя всего несколько шагов, Майский почувствовал набегающее на него чувство тошноты. Почти из каждой двери в коридор отчетливо доносились запахи приготовляемого ужина и Майский, который с самого обеда ничего не ел, особенно остро ощущал сейчас их. Сами по себе они, наверное, были бы вполне даже и сносны, но встречаясь в коридоре по пять-шесть зараз, да еще и вперемешку с витавшим здесь табачным дымом, образовывали жуткую смесь, которую ни один человек не смог бы нормально переносить. Скрепившись и пройдя еще чуть-чуть, Майский остановился возле одной из самых обшарпанных дверей и постучал в нее.

Через секунду дверь открылась, и Майский увидел перед собой Павла Федоровича. Он был в синем, сплошь покрытом катышками трико, резиновых тапочках на босу ногу и белой майке, наподобие тех, что одевали раньше в холодную погоду под рубашку. Майка была глубоко заправлена в трико и оголяла почти всю его лысую без единого волоска грудь, на которой красовался массивный цельный, грамм в двадцать, серебряный крест, изображающий распятье и подвешенный на толстой, сложенной в четыре раза зеленой нитке.