— Около семи.

— Павел Федорович, у меня зарплата в шесть, — с умоляющим видом подхватил Теретников. — Я вам все деньги отдам еще до того, как хозяин помещения придет.

— В шесть зарплата?

— Да, ровно в шесть! Поэтому-то я и прошу. Надолго я бы даже не стал к вам обращаться, а тут вот как получилось! — сокрушенно произнес Теретников и, заметив легкое замешательство Павла Федоровича, суматошно продолжил. — Так обидно — зарплата в шесть, а погасить долг надо до пяти, хоть ты тресни. Мне всего на несколько часов деньги нужны.

— А что у тебя с кредитом-то?

— Да, вы представляете, просрочил последнюю выплату на месяц и теперь меня оштрафуют, если в течении сегодняшнего дня все не погашу. А банк только до пяти работает… Выручайте, Павел Федорович, — с мольбой обратился Теретников.

— Хорошо Славка, — как бы решившись, произнес тот после недолгого раздумья. — Но ты мне до шести отдашь в любом случае? — вопросительно посмотрел он на Теретникова.

— Сто процентов.

Достав из брюк деньги, Павел Федорович отсчитал двадцать тысяч и протянул их мужчине.

— Спасибо! — радостно произнес Теретников. — До шести я вам их верну, — пообещал он и вышел из магазина.

Когда Теретников ушел, Павел Федорович вновь вернулся к оставленному табурету. Посетителей больше не было, и ремонт полностью поглотил его. С удовольствием взялся он за знакомое дело, и стоило только начать использовать инструмент, как душа вдруг совершила невероятное путешествие, оставив существующую реальность и переместившись в то время, в то состояние, когда он работал по хозяйству в своей усадьбе. Странные чувства окутали сознание Павла Федоровича: непонятные, еле уловимые, но чрезвычайно приятные, почти эйфорические. Эмоции совершенно чистой детской ребячьей радости вдруг вспыхнули в нем.

Починив табурет меньше чем за час, Павел Федорович повертел его в руках, рассматривая со всех сторон, затем уселся на него, как бы оценивая комфортность и надежность пребывания сверху и, оставшись очень довольным результатом, пошел сдавать работу.

Увидев сделанный табурет, продавщица трикотажа пришла в совершеннейший восторг. Сначала она принялась расхваливать работу Павла Федоровича, говоря какой он прекрасный мастер, а после, взяв его за руки, стала рассыпаться в сердечных благодарностях. В этот момент Павлу Федоровичу сделалось особенно не по себе: он чувствовал себя неловко, получая явно не соответствующую его трудам признательность, но не в силах был высвободить свои руки из слабых объятий пожилой женщины и стоял сейчас в смущении, как школьник, вынужденный принимать все комплименты и кивать в ответ залитой краской головой. Когда же женщина, наконец, отпустила его, он спешно ретировался к себе в закуток.