Вот поразительный образчик ослепления от нетерпимости! Ведь всякий, хотя бы понаслышке знающий учение Вл. Соловьёва, отлично понимает, что Вл. Соловьёв на вопрос о погибели «миллиардов» не верующих в искупление со всей силой отвечает «нет», они не погибнут, они тоже спасутся! Очевидно, или молодой человек вовсе не «соловьёвец» и совсем необразованный, или г. Наживин в слепой нетерпимости приписывает ему то, что тот не мог говорить, по крайней мере, оставаясь «соловьёвцем». Если бы тут была не слепота Наживина, то он вместо того, чтобы возмущаться ответом «соловьёвца», должен был бы уличить «молодого образованного человека» в том, что тот совершенно не знает учения своего учителя. Очевидно, сам г. Наживин, несмотря на 8-й том сочинения В. Соловьёва⁶⁷⁹, продолжает приписывать ему мысль, с которой Соловьёв ревностно боролся.

Религиозная нетерпимость мешает понять друг друга, полюбить, начать общую религиозную работу, до чего-нибудь договориться.

Давно всеми искренними людьми провозглашена как необходимая жизненная правда свобода совести. Пора эту свободу не только провозглашать или добиваться её законодательного признания, но самим нам осуществить в нашем отношении друг к другу.

Вопиющая несправедливость

Вопиющая несправедливость

Бюрократия любит объяснять свою отсталость «тревожным настроением страны». Если бы не революционное движение, которое ей мешает, уже давно бы началось «мирное обновление» на началах, провозглашённых манифестом 17 октября.

И вот начинаются «реформы» и «мирное», т. е. циркулярное, обновление.

Кажется, никогда ещё не было такого затишья в университетах, как в истекшем учебном году. Всюду состоялись экзамены, почти нигде не прерывалось правильное течение занятий.

Самое благоприятное время для «реформ» – никакой «революции», самое «мирное» настроение. И вот циркуляр: исключить всех вольнослушательниц и воспретить доступ в университеты женщинам и семинаристам. Реформы начались!⁶⁸⁰

Но мы не станем обсуждать, насколько это «мирное обновление» соответствует духу манифеста 17 октября. Мы коснёмся этого распоряжения с иной стороны. Со стороны его «справедливости», не с какой-нибудь «высшей», а самой обыкновенной, человеческой.

Ну пусть, по мнению бюрократии, «обновление» страны требует, чтобы женщины в университеты не допускались. Но на каком основании исключаются те, которые уже этою же самою бюрократией были допущены? Что они сделали, что на них рушится такая тяжёлая кара?

Сколько стоило труда, средств, всевозможных лишений и жертв, и вдруг единым росчерком пера сотни трудящихся девушек, ни за что ни про что, из каких-то «высших» государственных соображений во имя «обновления родины», выбрасывают за борт.