Вы ставите мне в вину, что я просто “энтузиаст дела наравне со словом”. Да, я с радостью и гордостью принимаю на себя эту вину. Может быть, и на Бога-то моего вы больше всего за то и обиделись, что это основное Его требование. Может быть, всё ваше нашёптывание, все ваши клеветы, вся ваша ярость именно оттого, что вы чувствуете в моём “максимализме” конец своего царства.

Я вам скажу прямо: это вы и вам подобные исказили жизнь; вы виновники и болезни деток, и скарлатины, и всех ужасов жизни, не смейте же винить в этом Бога. Или, может быть, он виноват в том, что даровал вам свободу, которую вы употребили на то, чтобы мир возвести на Лобное место!

Уйдите же прочь и не мешайте мне, скромному пастору, служителю церкви, затерявшейся на берегу фиорда, звать людей через страшную Церковь льда, подвига самоотреченья, к той радостной Церкви Любви, которую вы забросали грязью, осквернили своей позорной жизнью.

“Любви не зная, но по ней тоскуя, я сердцем и душой ожесточался…”

Пусть так. Но всё же я “рыцарь Господа”; всё же, напрягаясь до язв кровавых, я, как умел, шёл к этой Любви. Я заблуждался, падал, но верю, Бог простит меня, потому что шёл я туда, где единое спасение мира. Оно не покупается ценою “жёлтенького рубля”⁶⁷⁵, оно покупается ценою побеждённой смерти. В этом – всё. Иного я не приму. На ином не успокоюсь.

Или всё – или ничего!»

Письмо в редакцию

Письмо в редакцию

Мне пришлось убедиться, что статья моя «В защиту “максимализма” Бранда» была понята совершенно не так, как я бы того хотел. Ей придали смысл, до такой степени несоответствующий моим взглядам и чувствам, что я считаю своим нравственным долгом разъяснить возникшее недоразумение, – тем более что причину этого недоразумения всецело отношу на счёт неясности своей статьи.

Некоторые поняли мою статью так: проповедь постепеновщины отвратительна потому, что её проповедники абсолютные принципы проповедуют только на словах. Кн. Е. Н. Трубецкой является одним из проповедников этой постепеновщины, частная жизнь его свидетельствует о несоблюдении максимализма в сфере личной жизни. Ergo моральная физиономия его представляет из себя также нечто отвратительное.

В действительности я хотел сказать следующее:

1. Принцип «всё или ничего» – единственное религиозное начало, оставшееся в нашей интеллигенции. Эту религиозность, т. е. абсолютность, она подтверждает всей своей жизнью.

2. Проповедь постепеновщины, во имя перенесения религиозного начала в сферу абсолютного, с логической неизбежностью требует такого же подтверждения своей религиозности на деле.