²⁵⁶ Два предложения из начала абзаца привёл без кавычек М. М. Брендстед (псевд. Артемьев) в статье «Подпольная литература в Советской России» (Рассвет. Чикаго. 1930. 3–6 октября. № 233–235) при описании советских печати и науки. По мнению Л. Ф. Кациса, автор сознательно старался «не повредить людям в России» (Логос. 1999. № 4).

²⁵⁷ «Тот, кто не плакал, не дерзни / Своей рукой неосвященной / Струны коснуться вдохновенной: / Поэта званье не скверни» (А. Хомяков «Вдохновение», 1828). «Страдание служит для противостояния эгоизму, сбивания спеси с личности и оживления сознания, <…> содействует соблюдению нравственного закона. <…> Полностью соответствует духу Православной церкви, и в особенности аскетическим традициям русского монашества <…> Г. П. Федотов в своём труде «Русское религиозное сознание» пишет, что нравственная святость страдания – это суть русской религиозности: «Оценка страдания как высшей нравственной добродетели, почти как самоцели, является одной из наиболее драгоценных черт русского религиозного сознания»» (Сканлан Дж. Достоевский как мыслитель. СПб., 2006. С. 113, 107). «…Я от всего отказался и всё почитаю за сор, чтобы приобресть Христа… и участие в страданиях его… чтобы достигнуть воскресения мёртвых» (Фил. 3, 9–11). О пользе страдания говорит и свт. Иоанн Златоуст в толковании на Мф. 16, 24.

²⁵⁸ Увеселительное заведение алжирца Шарля Омона на Садово-Триумфальной площади – «знаменитый кафешантан, где москвичи когда-то рассматривали полуголых “этуалей”» (Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Кн. 2. Ч. 3).

²⁵⁹ Ср. отрывок из вдохновенной речи И. П. Каляева (см. прим. 360) на суде: «Не правда ли, благочестивые сановники, вы никого не убили и опираетесь не только на штыки и закон, но и на аргумент нравственности? <…> Вы готовы признать, что существуют две нравственности. Одна для обыкновенных смертных, которая гласит: “не убий”, “не укради”, а другая нравственность политическая, для правителей, которая им всё разрешает. И вы действительно уверены, что вам всё дозволено и нет суда над вами… Но оглянитесь: всюду кровь и стоны. Война внешняя и война внутренняя. И тут, и там пришли в яростное столкновение два мира, непримиримо враждебные друг другу: бьющая ключом жизнь и застой, цивилизация и варварство, насилие и свобода, самодержавие и народ» (цит. по: Савинков Б. Избранное. М., 1990. С. 102–104).

²⁶⁰ В 1912 мысль подхватил и на все лады повторял Бердяев: «Славянофилы жили как люди, имеющие свой град – Древнюю Русь, мы же живём как града своего не имеющие, как Града Грядущего взыскующие. <…> Бунт и мятежность не менее характерны для нас, чем смирение и покорность. Русские своего града не имеют, Града Грядущего взыскуют <…> В лучших сторонах нового русского искусства чувствуется славянский дух тревоги, бунта и странничества» (Бердяев Н. Собр. соч. Т. 5. Париж, 1997. С. 32, 198–199).