Но дело в том, что есть модус Бытия, который здесь присутствует неописываемым образом, поверх описаний. Мы не отдаём себе отчёта, что есть некая одна вещь, которая одна и та же в любых описаниях, и она эти описания отменяет. Это огонь.
Огонь в буквальном смысле, ну и переносном тоже. Огонь – это то, как Бытие проявляется здесь, на нашем плане. Если сунуть руку в пламя свечи, то сразу поймёшь, что это вне описаний. Если человека бросают в костёр – это вне описаний, это сразу жуткая боль и встреча с Бытием. Это не встреча с тем сознанием, которое тебе позволяет всё воспринимать и видеть, будучи не тождественным, – там совсем другое, та встреча – это ужас. Это отдельно, это противоположно. А здесь встреча с болью – это неотъемлемо от субъективного переживания Бытия как блага. Мы стремимся к Бытию как благу, которое внутри себя является блаженством. Но когда Бытие приходит к нам, оно приходит как жгущий фактор, как пламя, соприкосновение с которым нас умерщвляет. И вот здесь очень много есть любопытных аспектов, в том числе мистических. В частности, уход в пламя, мистическая пиромагия, – это одна из форм посвящения и той самой либо «встречи», либо превращения в шамана, который освобождается от здешнего заземлённого статуса.
У Майринка есть потрясающее произведение «Голем». И в этом «Големе» всё кончается тоже встречей с суженой Мириам. Мириам – это прекрасная еврейка, которая постоянно ждёт чуда, дочь раввина, который является апофеозом мудрости и чистоты, и она сама есть мудрость и чистота. А с ней встречается Атанасиус Пернат. И в конце концов совершается преображение, когда они становятся вместе андрогином и исчезают в пламени горящего дома, в котором появляется каждые 33 года Голем. Это называется «пиромагия Мириам», то есть уход через пламя. Но, с другой стороны, хочу напомнить об аутодафе[67], которым церковь прекращала существование магов, шаманов и колдунов. Это тоже не просто так.
Мы потом разберём внутреннюю метафизику боли, но вкратце хочу сказать, что огонь присутствует как субстрат боли душевной и боли физической. Если мы проанализируем боль, которую мы испытываем от предательства, обмана или обнаружения своей несостоятельности или заброшенности и так далее, когда, что называется, «жжёт сердце, душа горит», и проанализируем ощущение, когда сунули палец в свечку, – мы обнаруживаем, что вкус этой боли совершенно идентичен в обоих случаях. Это боль огня.
А что такое «боль огня»? Бытие, когда оно соприкасается с глиной как дальним отражением себя в зеркале этого мира, нас не «разреживает» и не «сгущает», – оно забирает световой элемент, потенцию сублимации, которая есть (забирает у нас энергию, свет), и оставляет пепел, который возродиться уже не может. Физически посмотрим на это так: вы бросили в печку полено, оно в горении отдаёт весь световой потенциал, который в нём был от солнца, и остаётся кучка золы. Вот субъективное «переживание» полена, это, конечно же, боль. Это и есть боль, когда происходит «разъем»: субстанция отдаёт потенцию возгонки, потенцию превращения воды в пар (условно), и остаётся вместо воды соль. Пар ушёл, а соль осталась. Вот здесь основа боли.