Дело в том, что слово – даже в той форме, в которой мы этим словом располагаем, – не обязательно является инструментом общения. Потому что слово можно рассматривать как знак, то есть помахать кому-то рукой, «кирпич» повесить при въезде в переулок – и это знак. И в этом смысле каждое слово можно рассматривать как знак. Но ведь можно слово рассматривать как некий образ, в который можно уходить как в зеркало того, что это «не-Я». И вот когда оно становится зеркалом, то раскрывается полнота и богатство внутреннего значения этого образа. Ты уходишь в это «не-Я» как в очень сложную структуру, которая не нуждается в том, чтобы её сообщать кому-то, излагать что-то по его поводу. И так обстоит дело с каждым словом. Почему филологи так любят сидеть со словарями и уходить туда. Я лично люблю уходить в словари и работать со словами. Поэтому слово есть не обязательно инструмент общения, оно двойственно. Оно может вести либо в созерцание, либо же в такой оперативный знак, который просто нужен ситуативно.

Кстати говоря, интересный момент: общество настаивает на общении, но в обществе есть пусть подвергнутые этому компромиссу, извращению, но осколки старого значения языка, которые связаны с культурными измерениями. Например литература. Общение всегда ситуативно. Но литература внеситуативна, потому что мы сегодня читаем Достоевского и понятно, что «Братья Карамазовы» происходят не здесь и теперь, а это некое отчуждённое от времени, в котором мы читаем, не имеющее к нам отношения описание, которое будет читаться и после нас поколениями, и до нас читалось поколениями. И здесь язык обнаруживает свою некоммуникативную природу, потому что литература – это не коммуникация. Кому-то это может показаться странным, но литература – это не коммуникация.

Это форма мышления, может быть?

Осколок, остаток мышления. Как всё в нашем пространстве. Как всё в социальном пространстве, это тоже подвергается извращению и пародированию, потому что возникает «роман-поток», возникает просто некий поток слов, некий бессюжетный поток ассоциаций и так далее, который читать реально невозможно, и это считается суперсовременно, супермодно. И литература тоже присоединяется к общей динамике деградации языка в сторону посткоммуникации.

Но если брать классику, которая вызывает постоянный интерес, всегда находит себе спрос у новых и новых поколений, – вот это момент, который резко дистанцируется от общения, от коммуникации и от ситуативности, от обусловленности моментом, который, как я уже сказал, лучше всего выражен в перекличке соседок через улицу, вешающих белье и кричащих друг другу что-нибудь…