Фелпс выстрелил еще раз — этот сукин сын сменил позицию, и пуля высекла искру из металла рядом с левой рукой Чаня. Тот выругался и принялся раскачиваться на руках. Земляная стена в нескольких ярдах от него обвалилась, образовав подобие склона. Если удастся оказаться там, появится хоть какой-то шанс. Он поднял голову. Фелпс стоял прямо над ним, а рядом с Фелпсом — Аспич. Фелпс выставил руку с пистолетом. Чань дернул ногами и разжал пальцы.

Когда его тело остановилось после десяти секунд полета — таких насыщенных событиями и зубодробительных секунд в жизни Чаня еще не было, — он лежал на спине, а его ноги, к счастью целые, торчали над головой. Коленки были ободраны, перчатки порвались, и он чувствовал ссадины на лице, которые со временем покроются неприятными струпьями. Темные очки, что примечательно, не слетели (Чань давно открыл для себя пользу хорошо подогнанных заушников), но трость была потеряна — осталась где-то выше. Чувство опасности подняло Чаня на ноги, и он перебрался под прикрытие искореженной металлической плиты — часть обшивки башни; плита врезалась в землю, как гигантская лопата. Разрушение было столь полным, а его падение столь беспорядочным, что Чань понятия не имел, где находится и виден ли врагам. Он выглянул из-за плиты. Раздался выстрел, и Чань метнулся назад, но пуля безобидно звякнула где-то в обломках. Это давало ответ хотя бы на один вопрос.

Где-то довольно близко от себя Чань услышал отчетливый и мерзкий смешок.

За смешком последовал еще более омерзительный рвотный звук. Франсис Ксонк скорчился в пространстве между перекореженных труб и решеток прямо напротив того места, где прятался Чань. Рана у него на груди запеклась липкой синей коркой.

К этому времени к Фелпсу уже, наверное, успели присоединиться двадцать драгун с карабинами.

— Я думал, вас пристрелили, — небрежным тоном сказал Чань, стараясь говорить потише.

— Мои извинения, — усмехнулся Ксонк. — Для младших сыновей так естественно приносить разочарование.

Чань неторопливо — торопиться им, похоже, было некуда — разглядывал Ксонка. Лицо его изменилось сильнее, чем Чань мог себе представить. Глаза расширились в горячке, ноздри покрылись коркой, а посиневшие губы — отвратительными нарывами. Кожа там, где она не обесцветилась, побелела как мел.

Пальцы стеклянной женщины, когда пуля раздробила ей запястье, впились в тело Ксонка… остались они там или нет? Какой, должно быть, хаос творился в его голове — столько стекла в непосредственной близости от сердца, легких, крови, струящейся по жилам… И все же во время их недавней схватки Чань не заметил в своем противнике никаких признаков слабости…