Светлый фон

Этот последний вопрос был обращен к мужчине.

— Она хорошенькая, — мягко ответил тот.

Шарлотта Траппинг фыркнула.

— Хорошенькая! А какая девушка не хорошенькая? Я тоже была хорошенькой — и посмотрите, что со мной стало! Элоиза, неужели вы и в самом деле думаете… к тому же он немец…

— Он очень порядочный…

— Порядочный! — радостно вскрикнула миссис Траппинг. — Так можно назвать разве что священника! Элоиза, женщина не должна возлагать надежды на человека, которого жалеет.

— Я его не жалею. Доктор Свенсон…

— Он мне показался… даже не знаю… довольно хлипким.

— Он был ранен!

— Ничуть не похож на Артура. Артур был дюжим, широкоплечим. Вашего доктора даже в форме — хотя она была ужасно истрепана — не назовешь широкоплечим. Но хуже всего, что волосы у него отвратительно светлые… У Артура такие густые баки, а у доктора, наверное, волосы там вообще не растут. Вам ведь тоже нравились плечи Артура и его баки. Разве нет, Элоиза? Помню, вы говорили что-то в этом роде… может быть, вы не знали, что я слышу. Но я, видите ли, старалась слышать все…

— Да, Шарлотта…

— Артур. Мой муж обещал спасти меня, но он никогда не понимал, что обещает.

— Я прошу прощения, Шарлотта…

— Все всегда и за всё просят прощение.

— Но не Франсис, — заметила Элоиза.

На это Шарлотта Траппинг ничего не сказала.

 

— Чай горячий, — тихим голосом сказал мужчина, казалось выжидавший время, чтобы заговорить; женщины не обратили на него внимания.

Чань двумя пальцами ухватил кончик клеенки и с ледяной медлительностью отвел уголок в сторону. Элоиза сидела на стуле с отломанной спинкой. На ней было прежнее черное платье, к которому добавилась темная шаль. Волосы ее кудрявились от влажного лесного воздуха и нелегкого путешествия, глаза смотрели потерянно. Чань раньше не видел в них такого выражения, даже во время решительной схватки в дирижабле. Обычная пелена доброты и заботливости исчезла, уступив место откровенной, горькой ясности.

Справа от нее, на полусломанной скамье с матерчатой обивкой, крепко сжимая в ладонях все еще дымящуюся кружку чая, сидел Роберт Вандаарифф — без шапки, в черном пальто с шелковыми лацканами, в заляпанных грязью туфлях и брюках, какие носят фермеры-овцеводы. Как у ребенка, лишенного родительской заботы, волосы у магната были нерасчесаны, а галстук перекосился.