— Вот же черт, — ругнулся один из мужчин. — А как ты вообще сюда попал?

— Я матушку навещал и заблу-у-у-дился, — практически расплакался ребенок, голова которого забавно торчала между прутьями лестничной решетки.

— В какой же она палате, твоя матушка… Эх…

Мышкин почувствовал позади себя перегар, потом один из мужчин отработанным движением нажал ему что-то по бокам головы, аккуратно надавил и… о чудо, он почувствовал свободу. Шея затекла, сердце колотилось. Он смотрел на приоткрытую дверь и подумал, нашел ли Петя дорогу.

— Ох… спасибо, — Мышкин трагически скорчился, потирая уши. — Больно-то как…

— Может тебя осмотреть? — раздался голос третьего человека в белом халате и бэджем, на котором было написано «Дежурный врач Костров А. П.»

— Нет, нет, у меня ничего не болит. Мне домой давно надо… уроки учить…

— Завтра суббота, — напомнил пожилой. — У вас пятидневка.

— А, точно! — Мышкин ударил себя по лбу. — Значит, я могу идти?

Самый неприятный из них, постоянно кашляющий пожилой указал на дверь. Он смотрел на школьника с подозрением.

Мышкин хотел скользнуть направо, но профессор твердой рукой направил его налево, к центральному входу.

— Тебе туда, дружок, — сказал он. — Я тебя провожу, чтобы ты не заблудился. До завтра, коллеги, — попрощался он сухо.

Мышкин пошел вперед, ускоряя шаг. Был шанс ускользнуть от старикана и смыться в темном повороте, но тот не отставал.

Когда они вышли в тускло освещенный холл, крупный пожилой мужчина, которого те двое называли профессором, нагнал мальчика и положил ему руку на плечо.

Мышкин вздрогнул. В холле никого не было. За дверьми валил снег. Количество протяжных сирен резко возросло. Кажется, они звучали отовсюду, а здание больницы находилось в эпицентре этого звука, тревожного и какого-то назойливо-безысходного.

— А ну-ка постой, дружок… — костлявая рука сжала его плечо с нечеловеческой силой.

Мышкин остановился как вкопанный. Ему нестерпимо хотелось в туалет, он боялся, что если сейчас оглянется и увидит лицо старика, то обмочится. Он не хотел поворачиваться. Потому что годы, проведенные на острие, в постоянной опасности экстремальных вылазок, выработали в нем инстинкт самосохранения. И теперь этот инстинкт даже не кричал, он орал благим матом: БЕГИ ОТСЮДА! СПАСАЙ СВОЮ ШКУРУ, ПАРЕНЬ. ИЛИ ХАНА!

Мышкин дернулся, повинуясь инстинкту, его нога подвернулась на скользкой плитке. Старик держал его словно в клещах.

Мышкин медленно повернул голову. Он готов был расплакаться, разрыдаться, пустить в ход любые ухищрения и актерские штучки, которые не раз выручали в самых безвыходных ситуациях. Старик смотрел прямо в его глаза. Когда Мышкин увидел его зрачки — расширенные до предела, черные, бездонные, нечеловеческие зрачки, он понял, что ему ничто не поможет. Бесполезно.