— Я в не смог, — произнес он совершенно уж недопустимым, «сексуальным» голосом, — я бы не смог забыть.

— Хорошо, но я хочу быть уверенной. Ах да, я, кажется, нашла себе работу.

— Уже?

— Здесь открывается новый журнал, и им нужен фотограф на полный рабочий день. И никакой возни с бумагами и инструментами. Только фотографирование. Завтра у меня встреча в редакции — я покажу им свои альбомы.

— Звучит грандиозно.

— И для Колина это будет очень хорошо, — продолжала Куртни. — Это не работа в кабинете. Я буду бегать по всему городу и делать снимки. Поэтому ему будет чем заняться летом.

Они поговорили еще несколько минут и распрощались. Когда Дойл повесил трубку, ему показалось, что барабанная дробь дождя по крыше стала громче. Чуть позже, когда они оба уже лежали в своих постелях в темной комнате, Колин вдруг вздохнул и сказал:

— Она поняла, что что‑то случилось, да?

— Да.

— Ее не проведешь.

— Ну, по крайней мере, она беспокоилась недолго, — ответил Дойл, уставившись в темный потолок и вспоминая разговор с Куртни.

Казалось, тьма в комнате то сгущается, то рассеивается, пульсирует, как живое существо, и опускается на них сверху, будто теплое покрывало.

— Ты думаешь, мы вправду от него оторвались? — спросил мальчик.

— Разумеется.

— Мы и раньше так думали.

— В этот раз можешь быть уверен.

— Надеюсь, ты прав, — снова вздохнул Колин, — но, кем бы он ни был, он настоящий сумасшедший.

И вскоре шелестящая, обволакивающе‑ритмичная музыка весеннего ливня убаюкала их…

Дождь продолжал размеренно и монотонно барабанить по крыше, когда Колин разбудил Дойла. Он стоял возле кровати и тряс Алекса за плечо, торопливо и горячо шепча:

— Алекс! Алекс, проснись! Алекс!