Проснувшись, он вскочил с кровати и стал стягивать мокрую майку. Сняв и шлёпнув её об пол изолятора, он застыл, прижав к себе руки. Он дрожал. Его тело лоснилось, а синие трусы сползли, оголив ягодицы. Антон не представлял, как сделать несколько шагов в сторону пижамы висевшей на стуле. Попытавшись, он упал и застыл в позе эмбриона.

На шум в изолятор заглянул санитар Семён.

– Эй, «потеряха» ты чё? – он вдавил ногу в плечо Антона и стал толкать его. – Эй, придурок, вставай.

Антон всё слышал, но не мог даже пошевелить губами.

– Эй! – санитар сильнее пихнул его ногой. – Окочурился, что ли? Светка, Светка, – закричал санитар и выбежал в коридор.

«Покорись… покорись», – пульсировало в голове Антона.

– Тамара Сергеевна, это Света. Извините, что так рано, да ещё в выходной, но этот в изоляторе – чуть не умер. Кое-как вот только отогрели…

– Я сейчас, – бросила трубку Иванова.

Когда она зашла в изолятор, Антон сидел на краю свежей постели под тремя больничными одеялами и пил горячий чай.

– Антон, что с вами произошло? – спросила встревоженная Иванова, ставя стул напротив.

Он поставил кружку и сказал.

– Тамара Сергеевна, мне нужно поговорить с вами. Простите, но в последний раз я не был откровенен …

Антон рассказал ей свои сны. При рассказе последнего он залез с ногами на кровать и укрылся одеялами, оставив только голову. Тамара Сергеевна долго сидела, молча, как будто ждала, когда мужчина перестанет стучать зубами.

– Антон, спасибо за искренность. Я понимаю как вам тяжело и тоже буду, откровенна с вами. Клиника вашего заболевания не совсем типична, то есть она…

– Я вас понимаю, Тамара Сергеевна, продолжайте, – перебил мужчина.

– Мой накопленный опыт, в вашем случае не помогает… у вас, возможно, совсем другое заболевание… или ещё не изученная форма автобиографической амнезии. Я верю вам, Антон, и поэтому склоняюсь ко второму варианту. Но и здесь я вам не могу чем-то помочь.

После паузы, во время которой женщина теребила полу медицинского халата, она продолжила.

– Я очень хочу помочь вам, Антон, – Тамара Сергеевна подвинула стул ближе к кровати. – Не знаю, разберетесь вы – или нет, но мне хочется постараться объяснить вам, что с вами происходит. Понимаете, какой-то пусковой механизм, заставил ваш мозг стереть память, вернее не мозг, а подсознание стерло вашу автобиографию. Вы понимаете, о чём я? – Антон кивнул головой и Иванова продолжила. – В подсознании находится вся информация жизни вашего рода, начиная с самого первого предка. Это, если хотите, опыт жизни, передающийся из поколения в поколение. А наши сны, это наше общение с ними как с «родителями» то есть подсознание вас может ругать, а может и хвалить. Всё зависит от того, насколько ваша жизнь соответствует накопленному опыту жизни – подсознания. Я не могу вам объяснить ваши сны. Но могу сказать, что человеческая память своеобразна. Она лучше всего фиксирует неприятные воспоминания. При улучшении состояния именно они всплывают первыми. Например, один мой пациент обнаружил себя утром где-то в районе Киевского вокзала. Он лежал между гаражами. Проснулся от холода и тоже не знал, кто он. А потом, у нас, самым первым вспомнил своего отца, потому что он с детства ненавидел его, – Иванова протянула руку и прикоснулась к руке Антона. – Вам, нужно «помириться с родителем». Только тогда вы обретёте покой, но помочь вам в этом я не в силах, – сказав, она, опустила глаза. – Надеюсь, скоро найдутся ваши родственники, и тогда мы расставим все точки над i. В понедельник придёт фотограф из газеты, так что советую вам побриться, – она поднялась на ноги. – Да, ещё, Антон, я буду докладывать о вас «светилам психиатрии» в понедельник и… может быть, вас переведут потом на другой этаж… и вас, возможно, будет курировать другой доктор.