Касте следовало сказать об этом и раньше, но она всё никак не решалась, не могла подгадать момента, когда бы он не столь сильно вздрогнул от этих слов, когда рядом кроме никого не было. А если оглянуться, то выходило — с того времени, как Ворон более или менее отошёл от поимки, в мнимости спокойного уединения они остались вдвоём впервые.

— Я всё равно тебя люблю. Я знаю, как это грязно, но услышь меня — я тебя люблю.

Потому что она сама однажды сидела под холодными струями душа, потому что горячей воды не было, обхватив руками содранные коленки и надрывно всхлипывала. Обман, что душ смывает с тебя день или еще что — подобное невозможно оттереть даже самой жёсткой губкой. Невозможно вытравить, только постараться не вспоминать и перешагнуть, поверив, что есть люди, на подобное не способные.

Ворон всё равно вздрогнул, сжал пальцами её талию, взглянул затравленно, тихо прошептал:

— Откуда? — но тут же замолчал, потому что понял сам.

Сначала вспыхнула ненависть. Потом боль. За болью пришло облегчение. «Уже справились. Больше не угрожает.»

Он всё-таки прижал её поближе. Искал слова, но не находил. Оказался безоружен перед уверенным ласковым голосом, честностью и поражающим спокойствием. Если Призрак способна на такое, то он был просто обязан ей соответствовать.

— Я слышу тебя, даже когда тебя нет рядом, — признался Ворон. — Мне никто ещё не давал таких полезных советов. Прости, я должен был сказать сам. А ты... Ты слишком милосердна ко мне. Если бы не сидела у меня на коленях, думал бы, что ты плод моего больного воображения, — усмехнулся невесело, но взгляд на Алису поднял будто даже посветлевший. — Словно вечность не виделись, Призрак. Тебя всегда не хватает.

Он уткнулся лбом ей между ключиц и опустил руки, наконец, вниз, сжал её бёдра. Смог снова дышать — ровно, глубоко, спокойно — запахом её кожи и одежды, запахом Призрака. Родным и горячим. Тем запахом, который всегда примет его, что бы ни случилось. И куда бы он ни попал. Почти. Ворон улыбнулся своим мыслям, а потом и Алисе, когда надышался ей вдоволь. Всё равно было мало, но этого хватало для короткого безмятежного счастья. Его личный наркотик — «красный призрак».

А Алиса улыбалась в ответ, гладила по голове и щурилась. Не желала — вряд ли Ворону нужна была жалость, но была рядом. Продолжала сидеть на коленях, потом заставила его стащить с себя одежду и забраться под одеяло.

Они еще лежали какое-то время молча. Алиса устроила голову на плече, наглыми пальцами выводила узоры на груди, наблюдала за этим из-под полуопущенных ресниц и думала о том, что это, возможно — последняя тихая ночь. Когда умиротворению можно отдаться полностью, ни о чем не думать и выбросить из головы все ненужное.