— А что ты собрался делать с… головой? — подал голос Стефан.

— Буду играть ею в футбол. Использовать как вешалку для своих покойницких трусов. Может, отобедаю ушами пару сотен раз, если они и вправду будут отрастать заново, как печень Прометея. Потом, надеюсь, еще что-нибудь придумаю. Что до этого, — Максим ткнул обезглавленное тело носком ботинка, — можешь воплотить свои самые извращенные фантазии.

— Спасибо, я лучше воздержусь, — сказал Стефан. Катрин с упоением слушала планы Максима насчет головы.

— Не очень-то вежливо отказываться принимать подарок от человека, что помер по твоей вине, — заявил Максим. — Я, кстати, на тебя уже не зол. Что обижаться на дурака? Ты ж не из злого умысла. К тому же, если б я не помер, то так и не узнал бы, что за тварь ваш скульптор. Ходил бы по своему кафе, да винился в ошибке, которую не совершал… Но довольно болтовни. Забирай тело и вали развлекаться. «Чистилище. Мечты сбываются».

— Что со мной? — прошептала Катрин, которая вдруг со страхом осознала, что исчезает, становясь все прозрачнее.

— Может, забирают на тот свет? В смысле, нормальный Рай, а не как здесь, Чистилище недоделанное, — пробормотал Стефан.

— Молись, чтобы и правда оказалась в Раю, — сказала она, заставив себя улыбнуться.

…И очнулась в аду. Внутри ее тела, от которого она, казалось бы, только что освободилась, разлилась боль; вовне же ее тела царили суета и безумие. Черти лопотали по-французски. Стоило ей приоткрыть глаза, они разразились ликованием и принялись расспрашивать ее о чем-то. Катрин притворилась, что не понимает, и ее скоро оставили в покое.

Потолок в аду был идеальный — белый, ни трещинки, так что ее взор быстро заскучал, не находя, на чем остановиться. Так прошел час, два, три. Все это время ее никто не беспокоил, только изредка доносились голоса и крики. На четвертом часу она чуть было не заснула, но ей помешала чертиха в белом халате.

— Не хотите подержать ребенка?

— Он тоже умер?

— Что? Что вы такое говорите… Ребенок родился здоровенький. Сейчас принесу.

«Кажется, меня реанимировали», — думала Катрин. — «Я снова в больнице. Мое тело все это время валялось здесь… над ним суетились врачи. Все тщета. Даже помереть не дадут».

Медсестра принесла дитя, и Катрин прижала его к себе равнодушными руками, которые еле слушались ее. Ребенок был чужеродно чернявый, не похожий ни на Максима, ни на нее саму.

— Ты, видать, Морфей, раз я Никта. Побыла богиней одну минуту, и то хорошо…

Она криво улыбнулась и отвернулась к окну. Статуя, наблюдавшая за ней все это время, отскочила в сторону.