Я посмотрела на него - он разглядывал фотографии. Вроде бы он ничего особенного не сказал, но создалось впечатление, что он знает, о чем говорит.

- А откуда ты знаешь, насколько тяжелые бывают внутренние органы? - спросила я.

- Он мог работать когда-то в морге, - предположил Эдуард.

Я покачала головой:

- Но он же не работал? Верно, Олаф?

- Верно, - ответил он и на этот раз посмотрел на меня. Глаза его превратились в темные пещеры из-за глубоких орбит и игры света - или, точнее, темноты. Олаф смотрел на меня, и даже не видя его глаз, я чувствовала его пристальный изучающий взгляд, будто меня взвешивали, анатомировали.

Я не отвела глаз от Олафа, но спросила:

- А какая у него специальность, Эдуард? Почему ты именно его вызвал на это дело?

- Он единственный известный мне человек, кто делал нечто подобное, - сказал Эдуард.

Я посмотрела на него - лицо выражало спокойствие. Я обернулась к Олафу:

- Мне казалось, ты сидел за изнасилование, а не за убийство.

Он в упор посмотрел на меня и ответил:

- Полиция слишком быстро приехала.

С крыльца донесся веселый голос:

- Тед, это мы!

Донна пожаловала. А "мы" значит, что она с детьми.

Эдуард поспешил на крыльцо, чтобы отвести ее от нас. Боюсь, мы с Олафом так бы и глазели друг на друга до ее появления здесь, но тут вошел Бернардо и сказал:

- Надо бы спрятать фотографии.

- Как? - спросил Олаф.

Я убрала со стола канделябр и сказала: