Собеседница задумалась, припоминая.

– У нас был сеанс, – подсказал Дюран. – Помнишь здоровяка со светлыми волосами?

Эйдриен склонилась к магнитофону и прибавила громкость, хмурясь от безуспешных попыток вспомнить пациента доктора.

– Ты наорала на него, ну? Крикнула: «Проснись!»

– Ах да. Точно!

– И назвала меня…

Она кивнула.

– Я очень расстроилась. А теперь – тише, я хочу послушать. – Эйдриен чуть отмотала назад пленку и прибавила громкость.

Дюран: «Сосредоточься на дыхании. Во-о-от так. А сейчас дыши со мной вместе… Хорошо! Очень хорошо. Ты чувствуешь умиротворение, Хенрик? Оно пронизывает тебя насквозь. И когда мы выдыхаем, чувство покоя только усиливается. Вот так. Да. Вот так. Я хочу, чтобы ты ощутил воздух, как он входит и выходит. Ты знаешь, где мы, Хенрик?

Хенрик: В безопасном месте.

Дюран: Верно. Мы в безопасном месте. На скале. Я слышу, как ласкают камень волны. Прямо под нами. Легкий ветерок колышет водную гладь. Ты чувствуешь, как он ворошит волосы?

Хенрик: И чайка. Над головой.

Дюран: Верно. Там чайка, кружит в небе над нашими головами. Парит на ветру.

Хенрик: Как хорошо.

Дюран: А теперь я попрошу тебя вспомнить ту ночь, когда ты ехал… Ты ехал на машине в Уоткинс-Глен. Помнишь, Хенрик?

Пленка микрокассеты медленно отматывалась.

Хенрик: Было уже поздно, дело шло к вечеру – стоял ясный день, я шел мимо кондитерской.

Дюран: Нет, вряд ли. Не думаю, что ты шел. Может быть, ты ехал? Ты помнишь, что сидел в машине? Вечером?

Хенрик: Да.

Эйдриен взглянула на психотерапевта, который поставил ноги на пол и, сосредоточенно подавшись вперед, внимательно слушал.