Дюран: Кому принадлежала машина?

Хенрик: Я… не помню.

Дюран: Я полагаю, твоим родителям?

Хенрик: Да. Родителям.

Дюран: Отлично. А потом что случилось?

Хенрик: Я увидел огни.

Дюран: На что они похожи?

Хенрик: Я подумал, что это фары, но…

Дюран: Нет. Я уже говорил тебе, Хенрик: так подумал твой отец. Тебе было семь лет, ты растерялся. А потом огни окружили тебя. Ты купался в свете. Помнишь?

Хенрик: Да. Да, конечно.

Дюран: Казалось, будто… Ты можешь сказать мне, на что это было похоже, Хенрик?

Хенрик: Не знаю.

Дюран: Ты словно оказался в свете прожектора, правда?

Хенрик: Да! В моей груди. Как… прожектор в моей груди!

Эйдриен остановила запись и пристально посмотрела на Дюрана. Он сдвинулся на самый край сиденья и выглядел явно потрясенным.

– Ты рассказываешь за него, – сказала она.

Тот кивнул.

– Ведешь его по какому-то сценарию, – пояснила собеседница.

– Я и сам понял.

– И это называется терапией?