Голд присел на краешек журнального столика и долгое время с интересом изучал собственные ботинки. Наконец, взглянув на Хоуи, произнес:

— Что же здесь произошло?

— Это не Хоуи, — быстро вставила Уэнди. — Хоуи меня не бил.

— Неужели? — Голд в упор посмотрел на Хоуи.

— Нас ограбили, папа. Нас ограбили. — Уэнди снова заплакала, по разбитым щекам потекли слезы. — Мы смотрели телевизор, и вдруг они вошли через кухню. Два жутких, жутких... самца. — Последнее слово прозвучало как выстрел. — Они угрожали пистолетами и... и... они ограбили нас, и... — она уже не могла остановиться, — они приставили дуло к виску Джошуа и спросили: «Куда вы все попрятали?» — а иначе они бы убили моего мальчика, моего сладкого мальчика! — Ее снова душили слезы. — А потом они затащили меня в спальню, и, Господи, я не могу, и, папочка, папа-папа, они меня изнасиловали! — Она зарыдала в голос. — Понимаешь, изнасиловали! А потом один из них заставил меня — ну, сделать ему, ну, понимаешь, — эту мерзость, эту пакость, я не хотела — и, папа, они начали меня бить! Папочка, они меня избили, смотри, что со мной стало — и за что, за что, за что?!

Джошуа опять расплакался, испугавшись ее криков.

— Папа! Папа! Меня изнасиловали, я вымылась, но чувствую себя такой грязной, и — папочка, за что? За что они меня так, эти скоты! — Она яростно отшвырнула полотенце, кубики льда разлетелись по битому стеклу. — За что? За что? Что им было надо? Хоуи, что им было надо?

Уэнди, крепко прижав к себе плачущего ребенка, зашлась от слез. Потом направилась с Джошуа в спальню, но внезапно замерла на пороге. У нее перехватило горло, во взгляде читалась брезгливая ненависть.

— Я не войду туда, — закричала она, — я никогда больше туда не войду!

Она бросилась в ванную и захлопнула дверь. Из гостиной было слышно, что она плачет.

Голд пристально изучал Хоуи, который все так же лежал поперек дивана, закрыв лицо руками.

Голд с такой силой вцепился с край стола, что у него побелели костяшки пальцев.

— Хоуи, что им было нужно? — тихо начал он.

Хоуи молчал.

— За чем они приходили?

Хоуи медленно приподнял голову, встретившись с Голдом взглядом. Глаза его были подернуты, какой-то тусклой пеленой. Он тоже плакал.

— Боже мой, Джек, — прохрипел он, — Боже мой...

— А ну заткнись, — рубанул он. — За-мол-чи!

Голд вскочил и почти выбежал на улицу. Он стоял на пустынной дорожке, вглядываясь в ночное небо. Ярость клокотала в нем, как в хорошем котле, растекалась по жилам, как героин.

Ему вспоминалась наркотическая эйфория Анжелики за утренним кофе.