Хотелось помочиться. Он потащился в ванную, ноги заплетались, и он понял, что пьян. Ухватившись за стену, он облегчился. В унитазе плавали обрывки последнего пакетика из-под героина. Значит, она вколола еще дозу. К черту, надо убираться отсюда, подумал он. Скорей отсюда, домой.

В спальне вдруг зазвенел смех Анжелики, ненатуральный, металлический. Он услышал ее голос, что-то тихо, монотонно бубнящий.

Какого дьявола, с кем это она?

Голд встряхнулся, собрал с полки ключи, бумажник, револьвер, которые Анжелика положила туда, когда раздевала его, и, осторожно ступая по холодному полу, отправился в спальню.

Анжелика, голая, сидела на краю постели и оживленно разговаривала по телефону цвета морской волны. Голд положил вещи рядом с ней, подошел к шкафу и в темноте отыскал кое-что из чистой одежды, которую хранил здесь. Помедлил, оглянулся на нее. Она повернулась к нему. По лицу блуждала сомнамбулическая улыбка.

— Я ей сказала, — с запинкой произнесла она.

— Что?

— Сказала ей, можешь не ходить домой. Я сказала.

Голд медленно подошел к кровати.

— Кому?

— Ей! — твердила Анжелика, держа перед собой трубку. — Ей! Я сказала ей, и теперь не надо идти домой.

Он понял. Как будто бомба, разорвалась в мозгу, показалось, он тонет, он уже под водой, конечности налились свинцом, легкие разрываются, он борется, пытается вынырнуть — тщетно.

— Что ты сделала? — тихо переспросил он, не решаясь поверить. — Что ты сделала?

Она, все еще с аппаратом, лениво приподнялась, не очень уверенно потянулась к нему.

— О'кей, папочка. Сказала, как сильно ты любишь меня, как мы любим друг друга, как...

Он неловко размахнулся, ударил ее. Она упала назад, на кровать, прижала руку к лицу. В углу рта выступила кровь.

— Скотина! — закричала она. — Мне больно! Ты сделал мне больно!

Он хотел ударить ее снова, раздавить, уничтожить, истребить, заставить замолчать.

— Ублюдок! — визжала она, стоя на коленях, изо рта текла кровь.