— А как насчет оружия? Могу снабдить...

Зунига наклонился к Ромо и, коснувшись его сверкавшей бриллиантом руки, тихо, но строго сказал:

— Послушайте, Адольфо, не задавайте нам, пожалуйста, никаких вопросов. Ясно? Пожалуйста. Понадобится нам что-нибудь — скажем. Вы должны исполнять любую нашу просьбу точно и по возможности быстро... И смотрите не промахнитесь, а то придется доложить шефу в Мехико. И тогда снова пришлют двоих вроде нас, тоже на поиски, но уже не пианиста, а кого-то другого. Вам ясно, что я имею в виду, Адольфо Ромо?

Тот поспешно кивнул:

— Да, да.

— Итак, — спокойно, словно уговаривая ребенка, продолжал Зунига, — вы не задаете нам никаких вопросов, не обсуждаете в присутствии женщин дела, находите простенький автомобиль и ставите его на гостиничной парковке еще до наступления темноты. Пока это все. А сейчас оставьте нас одних.

Ромо тупо кивал, а когда до него наконец дошло, вскочил на ноги и стал неловко пятиться назад, что-то бормоча себе под нос, — он явно не привык выслушивать подобные приказы.

Суровым проницательным взглядом индейца Зунига смотрел вслед огромному сутулому Ромо, вместо того чтобы, как это положено, проводить связного к выходу: Но уж очень хотелось поставить на место этого жирного тупицу, который с первой же минуты их встречи в аэропорту повел себя как настоящий игрок.

Прежде чем покинуть номер, перепуганный насмерть Ромо поспешил заверить индейца и его напарника:

— Ровно через час машина будет ждать на стоянке.

— Ну и кретин, — заметил Магеллан, когда за Ромо захлопнулась дверь. — Неужели это шеф его сюда назначил?

— Он долго не продержится, — заявил Зунига. — В следующий раз, когда мы приедем, его здесь уже не будет.

Магеллан подошел к столу и расположил фотографии так, чтобы удобнее было их разглядывать.

— На героя он не похож.

Зунига задумчиво покачал головой.

— Шеф говорит, что он убил четверых причастных к этому делу. Так ему его осведомитель сказал. Четверых мафиози. Причем очень крупных.

— Все четверо американцы. Понимаешь? Американцы. — Магеллан холодно улыбнулся. — Американцы все трусы и бездельники. Убить гринго ничего не стоит.

Первые семь лет жизни Магеллан провел в публичном доме и видел, как к его матери непрерывным потоком тянулись пьяные молодые техасцы. С одним из них мать убежала, а сына отправила к своему брату в пустыню Чихуахуа. Горькие семена, брошенные в душу одинокого, никому не нужного ребенка, проросли и со временем принесли еще более горькие плоды.

Глядя на Магеллана, рассматривавшего снимки, Зунига сказал:

— Убить проще простого, если все как следует подготовить.