Вокруг было много растений: гигантские пальмы в кадушках, карликовые пальмы в горшках и какие-то остроконечные растения с густой зеленью.

— Довольно необычная обстановка для правительственного отдела, — сказал Николас.

Минк махнул рукой:

— Это всего лишь декорация. Здесь мы принимаем высоких зарубежных гостей. — Он улыбнулся. — Мы хотим, чтобы они чувствовали себя как дома.

— Вот как? — Николас встал и прошелся по дворику, глядя на Таню и Минка. — Уже почти полночь, а в этом здании царит оживление как в десять утра. Я думаю, если бы это управление было таким, как вы говорите, вы сидели бы за металлическим столом в боксе, полном флуоресцентных светильников. А в ночное время вы бы мирно посапывали в постели. Я хочу знать, кто такие вы оба, где я на самом деле нахожусь и что я здесь делаю.

Минк кивнул:

— Вполне понятный интерес, Николас. Можно называть вас попросту Николасом? Вот и прекрасно.

Зазвонил телефон, за стеной послышались приглушенные звуки, и Таня извинилась.

— Садитесь, пожалуйста. — Минк расстегнул льняной полосатый пиджак. — У этого управления много названий. Управление международных экспортных тарифов — лишь одно из них. Его сооружение и содержание стоят почти столько же, сколько АВАКС, но значительно меньше, чем строительство бомбардировщика Б-1. Создание этого заведения стоило мне шесть месяцев войны, меморандумов и угроз. — Он снова улыбнулся. — Бюрократические умы не видят в нем необходимости, но я-то ее понимаю. Это первое, что видит русский перебежчик, придя в себя и сняв камуфляж.

— Рафаэля Томкина завербовали? — недоверчиво переспросил Николас. — Не верю.

— А почему бы и нет? — Минк пожал плечами. — Он ведь был патриотом, близким другом моего отца. — Минк подлил в бокалы сока. — Позвольте вам объяснить. Мой отец был одним из основателей ОСС, а Томкин — экспертом по взрывчатым веществам. Он изучал это дело в морской пехоте, где они и познакомились. Он мог оторвать крыло зяблика, не задев ни перышка на его груди.

Отец использовал его в нескольких, самых сложных и рискованных вылазках в конце Европейской кампании. Ситуация была критическая: последние наци препятствовали секретным разработкам, которые пытались осуществить русские. Выполнение одного из заданий было сорвано. Насколько я могу судить, Томкин допустил оплошность, но отец ни разу ни в чем его не упрекнул. У человека просто не выдержали нервы, и он сломался. Трое работников погибли по неосторожности, когда бомба взорвалась преждевременно.

Минк опорожнил свой стакан:

— Ваш бывший босс был очень порядочным человеком. Я думаю, он винил во всем себя, и, хотя отец отстранил его от оперативных действий, он сохранил связь с организацией. Отец не хотел, чтобы другу было стыдно за свою человеческую слабость, да и Томкин, я полагаю, не хотел разрыва.