— Что Вы этим хотите сказать?

— Вспомни зиму 1963 года, Николас, — сказал Канзацу. — Вспомни Кумамото, где твой кузен Сайго побил тебя и отнял у тебя твою возлюбленную, Йокио.

— Ну и что? Что было, то прошло.

— Опять твоя мысль сбивается на быка, которого нет, — терпеливо сказал Канзацу.

— Не понимаю Вас, — устало сказал Николас.

— Вижу, что не понимаешь, — откликнулся сэнсэй. — Ты еще не набрался сил. Усни опять.

— ...Я заблудился, сэнсэй, — сказал Николас, просыпаясь.

— Пойдем, — сказал Канзацу, — на воле к тебе вернутся силы.

— Я так рад, что Вы опять со мной и указываете мне путь, — сказал Николас, натягивая сапоги и завязывая капюшон штормовки.

— Твой дух все еще в плену, — сказал Канзацу, выводя его из хижины. — Никто не сможет указать тебе путь.

— Уже ночь, — удивился Николас.

— Ты проспал всю ночь и весь день... На этот раз тебе снился Черный Жандарм?

— Нет, — ответил Николас с ощущением, что сэнсэй уже знает, что он ему сейчас скажет. — Мне снилось поле пшеницы. Я что-то искал, не помню что. Наткнулся на следы, оставленные на влажной, черной земле. Я наклонился, чтобы рассмотреть их, и они заговорили со мной. Их голос был мелодичным, как песнь ночной птицы. А потом и пшеница, и влажная земля исчезли, и я вновь оказался в замке Киоки, под аркой в виде полумесяца.

— Ты не помнишь, что сказал голос?

— Не помню.

— Может, это был голос моего брата?

— Не думаю, — ответил Николас. — Но он раздавался у меня над самым ухом. — С большим трудом он продвигался по каменному склону. — Может быть, мне удастся вытеснить образ Черного Жандарма из моих снов?

— Как ты думаешь, это было бы хорошо?

— Конечно, хорошо!

— Ты что, опять забыл, что твой дух лишен свободы и что ты лишен возможности отличать добро от зла?