— Господи, как это ужасно! Ты, наверное, ненавидела его лютой ненавистью.

— Как все у тебя просто, Кок! — печально молвила она. — Все действия и мотивы человека у тебя делятся на две категории: они или чистые, или извращенные.

— Но ведь роли в вашей с ним жизни были распределены с предельной ясностью. — Голос Брэндинга был полон праведного негодования.

— В то-то и дело, что ты понятия не имеешь о том, что происходило между нами. Задзо подобрал меня на улице, потому что угадал во мне совершенство, которое искал всю жизнь.

— Ты ошибаешься, — возразил Брэндинг. — Он возомнил, что может сделать тебя совершенством. Но совершенство — удел не человека, а Бога. То, что он вытворял с тобой, вытекало из его порочной натуры, вот и все. Он делал с тобой то, что его заставляли делать поселившиеся в нем бесы.

Глядя на Брэндинга, Шизей вспомнила цитату из Ницше, на которую она наткнулась, просматривая книги в кабинете Дугласа Хау: «Всякий идеализм оказывается ложным перед лицом необходимости». И в первый раз в жизни лицом к лицу столкнулась с сомнением — с врагом, таящимся в тени.

А что, если Брэндинг прав? Что, если вся ее жизнь была воплощением этой бесовщины? Если карма, которую она считала своею, была просто навязана ей? Она похолодела. Признать это значило признать, что вся ее жизнь была сплошной ложью. Буквально физическим усилием она перевела мысли в другое русло, не желая всерьез рассматривать это предположение.

— Так чем же все кончилось? — спросил Брэндинг.

Она прижалась лицом к его плечу.

— Кок, — прошептала она. — Приласкай меня. Сейчас. — Чувствуя его сомнения, она прибавила: — Я должна знать, что ты все еще любишь меня, что ты не перестанешь любить меня, узнав, кем я была и кем я стала.

Она почувствовала, как его сильное тело плотно прижалось к ее телу, прогоняя тени, собравшиеся вокруг них. Он вошел в нее с легкостью: она была полностью готова принять его. Острое чувственное наслаждение начало постепенно собираться в одну точку в нижней части живота, и она вскрикнула, вся содрогаясь. Потом, лежа рядом с ним, удобно устроив голову в выемке его плеча, она закончила свою историю.

— Когда Задзо счел, что достаточно очистил меня от скверны и что я готова к следующей стадии, он сообщил мне, что наша «мацури» закончена и пора приступать к превращению меня в Ужас Небесный и тем самым сделать нечто угодное ботам.

Он уложил меня на подстилку из соломы и приступил к созданию своего шедевра. С тех пор он уже не сажал меня на цепь, уходя из дома. В этом не было надобности. Началось долгое и мучительное рождение гигантского паука.