Остается только падать и падать без конца, сквозь серо-голубую дымку...

С отчаянием в сердце Николас потянулся к выемке в скале, пытаясь зацепиться, но его пальцы встретили лишь корку льда. Обледенелый черный великан, по груди которого пытался ползти Николас, презрительно дернув плечом, сбросил его дрожащую руку с выемки.

Николас ничего не видел: колючий снег, выдуваемый ветром из всех впадин на теле Черного Жандарма, слепил глаза. Он ничего не слышал, кроме жуткого завывания ветра. Он ничего не чувствовал ни пальцами, одеревеневшими от холода, ни своим заиндевевшим носом. Он припал ртом к груди Жандарма, пытаясь растопить дыханием лед, чтобы хоть увидеть трещины в скале: может, они подскажут, в каком направлении ползти. Он лизал черный гранит, но не чувствовал никакого вкуса. Все органы чувств мертвы. Шестого чувства у белого ниндзя быть не может. Значит, он обречен.

Он прилип к скале, как муха к стеклу, движимый лишь инстинктом самосохранения: это было все, что у него осталось. Но ветер все усиливался, и, попытавшись изменить положение ноги, он чуть не сорвался в пропасть. И вот тут-то в Николасе пробудилось упрямство: он не сдастся.

Я силен, подумал Николас. Я слаб. Эти два состояния неразличимы, как жизнь и смерть, по словам Канзацу. Все это не важно. Важна лишь Тьма.

Сердце замирало в груди: Николас смотрел в глаза Пустоте. Ему было страшно, но он знал, что есть только один путь. Лунная дорога лежит только в одном направлении. Вернее, во всех направлениях сразу. Все они привели его в это жуткое место, на грудь Черного Жандарма. Все дороги скрестились в этой точке времени.

Яростный порыв ветра оторвал его от скалы. А возможно, Николас сам ослабил свою хватку. Кто знает? И стремглав полетел в бездну. И начал падать, падать...

* * *

Собираясь ехать в церковь, Жюстина сдавала назад, чтобы вырулить на подъездную дорожку к своему дому, как вдруг чуть не наехала на велосипедиста, взявшегося невесть откуда.

Она отчаянно тормознула, человек отлетел к дереву и исчез в густом кустарнике, окаймлявшем подъездную дорожку.

— О Господи! — воскликнула Жюстина и, поставив машину на ручной тормоз, распахнула дверцу. Подбежав к велосипедисту, она опустилась перед ним на колени и с облегчением увидела, что он находится в сознании и, по-видимому, не пострадал серьезно.

— С Вами все в порядке? — спросила она на сносном японском.

Велосипедист кивнул, но затем сразу же издал легкий стон и поднялся на ноги, потирая голову рукой. Жюстина тоже встала. Это был сравнительно молодой человек, красивый, с гладкой кожей. Тип лица, который часто видишь на японском телеэкране и на рекламных плакатах. Было что-то женственное в очертании губ, вырезе ноздрей, что еще больше вызывало сочувствие к нему. На молодом человеке были черные шорты, белая рубашка с короткими рукавами, американские кроссовки.