Густых смотрел на Кавычко расширившимися глазами.

— И ты все эти дни молчал? — сурово спросил он.

Кавычко пожал плечами.

— Максим Феофилактыч сказал, что все это относится к высшему разряду секретности. Он даже фээсбэшников не подключал, велел мне самому. Только Чурилов знал — он в милицейских картотеках справки наводил, и отчасти Ковригин. Он же приказал выдать мне справку и о третьей семье.

Густых откинулся на спинку кресла.

— Была и третья?

— Была.

— И тоже вымерла от холеры?

— Нет. От пищевого отравления.

Густых обвел глазами стол, приставные тумбы с телефонами, кипами бумаг, канцелярскими мелочами.

Наконец сказал:

— Где досье?

Кавычко молчал.

— Откуда взялся этот Коростылев?

— Неизвестно, — сказал Кавычко. — Этим занимался Владимиров, — ФСБ подключили в последний момент, когда стало ясно, что Коростылев нигде не фигурирует, — только записан в домовой книге. Бывший хозяин прописал его как своего дальнего родственника.

— Тот, который от отравления умер?

— Ну да… Извините, Владимир Александрович, но я ведь всего досье не читал… А в жилконторе бардак страшный. Лесопромышленный комбинат стоит, всю социалку сбрасывает. В том числе и эти дома. Домовые книги раздали владельцам домов. Так что я и книги не видел — только запись в карточке.

Густых подумал.

— Хорошо. Иди.

Кавычко поднялся. Как-то неуверенно пошел к дверям. Оглянулся: