— Нет, это я извиняюсь за свои ботинки, — возразил Аркадий.

— Ты любишь песни о любви?

— Очень.

— Я тоже. Еще я знаю, что ты любишь стихи, — сказала Наташа.

— Откуда ты это знаешь?

— Я нашла твои книги.

— Нашла?

— Это было, когда ты болел. Они лежали под матрасом, не только ты знаешь, где надо искать.

— Да что ты говоришь?

Аркадий на секунду отстранился от Наташи, в глазах ее не было смущения.

— Это были даже не стихи, — сказал Аркадий. — Эссе и письма Мандельштама. — Он не сказал, что это был подарок Сьюзен.

— Да, очень умные эссе, — согласилась Наташа. — Но мне больше понравились его письма к жене.

— К Надежде?

— Да, но он называет ее по-разному. Надик, Надя, Надка, Наденька, Надюша, Нануша, Надюшок, Наночка, Надениш, Ниакушка, всего десять имен. Вот это поэт. — Она снова прижалась своей щекой к его лицу.

Слава на саксофоне продолжал выводить «Очи черные», извлекая из него волшебные звуки. Танцоры медленно кружились под вращающимся зеркальным шаром, низкий, словно в пещере, потолок и мерцающий свет успокаивали русскую душу.

— Я всегда восхищалась твоей работой на разделочной линии, — доверительно сообщила Наташа.

— А я твоей.

— Ты так хорошо разделываешь рыбу, особенно такую трудную, как хек.

— А ты так здорово отделяешь хребты, — сказал Аркадий и подумал, что у него это получается хуже.

Наташа закашляла, прочищая горло.