31 ПИРРОВА ПОБЕДА
31
ПИРРОВА ПОБЕДА
Усталое поскрипывание каталок. Темнота. Та темнота, которая граничит со светом, как бывает, когда стоишь в хорошо освещенной комнате с закрытыми глазами. Попискивание пейджеров, звон телефонов, шлепки шагов, шорох швабры, звяканье посуды, бормотание телевизоров.
Запах дезинфекции, стерильности.
Другие руки дотрагиваются до ее тела; в их прикосновениях нет той нежности, что была когда-то, так давно, в прикосновениях Фрэнка. Эти руки безразличны к ней, холодны. Они ощупывают, надавливают, пощипывают. Им нет дела до того, какая мягкая у нее кожа, какая изящная шея. Саманта пытается пошевелиться, но чувствует себя в тисках жестких, прохладных простыней. Дыхание учащается.
Кто-то выключает свет…
Яркий, слепяще-белый свет. Глаза открыты. Ее окружает белое — белый лепной потолок, белые стены, белые плитки пола, занавески на окнах, простыни. Саманта сразу узнает больничные атрибуты. Она привыкла к ним, когда приходила в палату к отцу. Металлическая тележка с деревянным подносом для тарелок и чашек, желтый пластиковый графин для комнатной температуры воды, алюминиевые перила вокруг кровати. Саманта осматривается, но не может найти кнопку вызова. Соседняя кровать пуста.
Левая сторона тела пульсирует тупой болью, а под больничной рубашкой ощущаются наложенные на живот повязки. Саманта отворачивает простыню и осторожно садится. Палата начинает кружиться, и она откидывается на подушку. Затем повторяет попытку.
В тот самый момент, когда пальцы касаются пола, который, кстати, теплее, чем она предполагала, в комнату входит Фрэнк. На нем белая футболка, под которой тоже проступает повязка. В левой руке пиджак.
— Сэм, ты уже очнулась?
— Привет. — Она морщится от боли, потом улыбается. — Что случилось?
— У тебя небольшое сотрясение. Доктор говорит, надо немного отдохнуть и все будет в порядке.
— Как я здесь оказалась? У меня что-то с памятью. Последнее, что я помню, — это какие-то ступеньки. Парень, который там спал, сказал, что с меня капает.
— Что?
— Мне была необходима помощь. Я забрела в какой-то дом, и тот мужчина заговорил со мной. Сказал, что во мне этого нет.
— Чего в тебе нет?