– Кому вы об этом рассказываете?

Ответственный редактор вел, превышая скорость, держа на руле одну руку. Другой он раздраженно тыкал в настройку радио, переключаясь между станциями с классической музыкой. Мэри Андреа хотелось, чтобы он уже выбрал наконец что-нибудь одно.

– Но я же знаю, это попало в газеты, – упорствовала она. – До самой Монтаны.

– О да. И даже на телевидение, – сказал редактор. – Вкратце.

– И что было?

– Я бы описал реакцию общественности, – ответил он, – как умеренное, но мимолетное любопытство.

Мэри Андреа оказалась в тупике. Ее охватило уныние – которое могло быть принято за настоящее горе теми, кто не знал о ее актерской биографии.

– Не принимайте на свой счет, – посоветовал ответственный редактор. – Это оказалось унизительным испытанием для всех нас.

– Но они должны были сделать Тома героем! – протестовала она.

Редактор объяснил, что работа газетного журналиста больше не имеет такого статуса, как во времена Уотергейта. Девяностые обернулись бумом интервью со знаменитостями, упадком серьезных исследовательских репортажей и намеренным «смягчением продукции» издателями. В результате, сказал он, теперь ежедневные газеты редко вызывают волнение среди своей аудитории, и люди обращают на них все меньше и меньше внимания.

– Так что смерть вашего мужа никакой шумихи не вызвала.

Мэри Андреа мрачно уставилась в окно машины. Если бы Том работал на «Нью-Йорк Таймс» или «Вашингтон Пост», была бы вам эта чертова шумиха.

– Он трудился над чем-то серьезным? – с надеждой спросила она.

– Вовсе нет. В этом и кроется часть проблемы – обычный очерк, только и всего.

– О чем?

– Об одной женщине, которая выиграла в лотерею.

– И за это его взорвали?

– Полиция настроена скептически. И, как я уже сказал, отчасти в этом наша проблема. Тома вовсе не обязательно убили из-за его служебных обязанностей. Это могло быть ограбление, могло быть… что-то более личное.

Мэри Андреа кисло покосилась на него:

– Только не говорите мне, что он путался с чьей-то женой.