— Англичане покинули страну семнадцать лет назад, но гражданские служащие, занявшие их посты, по-прежнему считают, что главные признаки компетентности — неразборчивое произношение и чистая белая рубашка. — Ажарату улыбнулась. — Можете рассказать моему отцу, если хотите отмщения, и он сгноит вашего обидчика в болотах Варри. Он только и говорит о том, как вы спасли его дочь. Когда не выходит из себя, вспоминая мою выходку.

Доннер усмехнулся.

— Судя по всему, у него крутой нрав. А вы как поживаете? Рады, что оказались на родине?

— Конечно. Я чувствую такое возбуждение. Наверно, вы испытывали такое же чувство в Израиле, когда ваша страна была молодой.

— Я жил в Англии и все главное пропустил, — ответил Доннер и бросил на нее быстрый взгляд. — Как ваша рука?

— В полном порядке.

— Ваша больница — лучшая из всех, какие я видел в Африке.

— Разумеется, — ответила Ажарату с улыбкой. — Она находится в самом богатом квартале Лагоса.

— Наверно, ваш отец хочет, чтобы вы все время находились у него под рукой.

Ажарату замолчала и бросила взгляд на заметки в настольном календаре. День выдался тяжелый. Но все же он намного легче, чем любой час учебы в Лондоне. Наконец, неуверенно улыбнувшись, она задала вопрос, уже давно витавший в воздухе:

— Как он там?

— А я надеялся, что вы мне расскажете, — ответил израильтянин.

— Мне ничего не известно.

— Последнее, что я знаю о нем: он отплыл из Дурбана.

— Вы связывались с ним по радио?

— Я выхожу на связь каждый день в восемь вечера по Гринвичскому времени, как было условлено. Может быть, неделю назад он ответил — я не уверен. Его сигнал — если это, конечно, его сигнал — был очень слабым, как будто у него сели батареи.

Ажарату сказала:

— Я надеялась, что он свяжется со мной и скажет, что пришел в себя.

— Вы верите, что такое случится?

Она покачала головой: