Его тело и разум были поглощены работой. Вверх — вниз, вверх — вниз. Подними рычаг — опусти рычаг. Подними — опусти, вверх — вниз — на убийственной жаре. Шум в ушах заглушал стук мотора. Харден начал задыхаться. Вверх — вниз, вверх — вниз, вверх — вниз.

— Сьерра-Квебек-Фокстрот-Браво. Пожалуйста, подождите секунду, — раздался по радио голос, говоривший по-английски с сильным акцентом.

— Как слышите меня? — спросил радист «Левиафана».

Ему никто не ответил.

Харден перегнулся через борт. Вода, выливавшаяся из трюма, по-прежнему была чистой. Харден вернулся к помпе.

— Сьерра-Квебек-Фокстрот-Браво, — снова раздался голос с акцентом. — Говорит Гольф-Оскар-Янки, прибрежная радиостанция в Дохе. Добрый день. Это «Левиафан»?

— Лима-Европа-Виктор-Индия-Аль...

— Ну да, «Левиафан», — прервал радист в Дохе. — Мы ждали вас. Как у вас дела?

— Все в порядке, спасибо. Это говорит Ахмед Шид?

— Да, «Левиафан».

— С вами разговаривает Гордон Макинтош. Рад снова слышать ваш голос.

— И я рад слышать вас, мой друг, после долгой разлуки. Как прошло плавание?

Харден повалился на пол кокпита, дрожа от усталости.

— Великолепно, — ответило радио. — А у вас все в порядке?

— В полном порядке, благодарю вас.

— Рад слышать.

— Повторите, пожалуйста. Я теряю ваш сигнал.

— Я сказал: рад слышать.

— "Левиафан", я не слышу вас. Повторите!

— Повторяю: рад слышать!