Саврасов сползал с чьего-то тела.

Глюки, бля…

Саврасов! Живой. В пиджачке, очень похожем на ширяевский. Ну, дрянь, ну, бес мелкотравчатый, два сантиметра пыли! Что за тварь неистребимая!!!

Тело под ним корчилось и выло. Где Ленка со Стрептоцидом? Саврасов улыбнулся Вадиму, как старому приятелю, и тот опомнился, вскинул пистолет:

— Ложись! Убью!

И вдруг выяснилось, что рука у твари тоже не пуста, и что ложиться он не собирается. Повисло тяжелое молчание. Два врага застыли, наставив друг на друга стволы.

— Один берсерк, вот, тоже убивал меня, убивал, да лежит теперь, кровищу бородой вытирает, — невозмутимо сказал Саврасов.

— У тебя пули кончились, — отозвался Балакирев.

— Говори громче, а то в ушах звенит.

— У тебя пули кончились!

— Ты считал?

— Считал!

— Лоб не расшиби, юноша. А вторую обойму сосчитал?

— Гонишь!

— Там при входе, в каморке, лежат три товарища. Когда выйдут из комы, потребуй, чтоб представили оружие к досмотру. Или сходи, проверь, я подожду.

Балакирев поверил на слово.

— Что с Еленой? — гаркнул он.

— А что с ней? Все в елочку. В шоколадной глазури. Чтоб мне так жить, как твоя Елена. Отдыхает она, мон шер, я ее временно в подвале пристроил. Дверь заперта, но ключи, извини, пока не отдам. Ключей, чтоб ты понял ситуацию, при мне нет, я их хорошо спрятал, и если ты меня сдуру замочишь, в подвал нескоро попадешь. Хотя, возможно, они и со мной, ни в чем нельзя быть уверенным. Вот со Стрептоцидом — скверно. Совсем худо с твоим корешом, подыхает он.

— А как же этот, как его…

— Ваш гуманист из подвала?