И Долби-Дэн попер меня обратно, сражаясь с двойной силой тяжести. Сам бы я по этой лестнице карабкался, как на пик Коммунизма, с ночевками, привалами и глюками от кислородного голодания.

— Я от мамочки ушел, я от Леночки ушел, а от тебя, пидор гнойный, и подавно… — бормотал мой славный носильщик, шумно дыша мне в ухо.

— Молчи, Даня, молчи, — заклинал я. — Скорей надо.

— Балакирев… Какую фамилию испоганил…

— У Петра Первого был шут с такой фамилией. Считай, что это его потомок.

— Я понимаю…

Опять будуар.

— …Поставь меня, отдышись.

— Вы говорили — скорей.

— Да, хорошо бы. Он мог новых дружков позвать. И вообще, вдруг еще кто заявится?

— Тогда в Зеленограде отдышусь.

— Тебе сколько лет?

— Ах, много, сударь, восемнадцать…

* * *

…Балакирев ждал наверху, в палате: все-таки поднялся, параноик!

— Повернись, — велел я студенту. — Иди боком, чтоб я его на мушке держал.

Балакирев увидел Долби-Дэна и ошалел. Его квадратную витрину перекосило:

— Стой! А этот чего?

— Этот — со мной.

— Оборзели, бля… Так. Этот никуда не идет.