– Я же это… – добавил Лазарь через мгновение.

Но продолжать не стал, а расстегнул на груди полосатую хлопчатобумажную рубашку и немного потянул за ворот:

– Я – писарь.

Совиньи увидал прежде скрытую под рубашкой наколку изображавшую длиннобородого старца-монаха в черном монашеском капюшоне и таком же черном одеянии, что сидел за столиком, на котором горел оплывший свечной огарок, и гусиным пером выводил какие-то письмена в раскрытой посередине толстой средневековой книге.

– Ножичком вот этим вот самым я люблю письмена писать! – добавил Лазарь.

– Э-эк, Лазарь!.. – поразился Совиньи. – Да ты, что же? Э-э!.. Да тебя так точно отправят за решетку! – с некоторым испугом проговорил Совиньи.

– Я этого не боюсь. Сам знаешь, я только недавно оттуда вернулся.

Тем временем Жора-Людоед и Жак уже опять приоткрыли щелку в портьерах и наблюдали за тем, что происходило за ближайшими столиками.

– Эх, отчаянный ты человек, Лазарь! – проговорил Совиньи. – Отчаянный!

– Да. Отчаянный. Это точно, – еще раз похвалился Лазарь. – Отжелал я уже всего, кроме одного единственного желания. Одно единственное желание я хочу осуществить любой ценой: никогда и ни в чем не хочу я идти на попятный, не хочу трусить, извиваться и бояться! И если бы встретился ты мне на пути, Совиньи, не как друг, которого знаю с пеленок, то бросился бы я на тебя с ножом и колол, и резал, и убивал бы тебя до тех пор, пока бы не умер ты или меня бы не задушил как бешеную собаку. О, если бы знали люди, какое это наслаждение и удовольствие ни в чем и никогда не извиваться ужом и не бояться! Как свободно у меня там, внутри, как все легко и расковано! Один бог у меня – вот этот длинный нож!

Теперь уже не прячась и не боясь ничего, Лазарь достал из под стола длинное блестящее лезвие кинжала. Большого, точно сабля, с красивой чеканной рукоятью.

– И все же, за мной силы больше! Ты на отчаянность идти должен, чтобы меня испугать, а я – и без отчаянности испугаю, – вдруг воспрял духом Совиньи. – Все дело в отчаянности, на которую тебе придется идти, если что… Отчаянность – это штука ужасная. Она огромные силы отнимает, и просто так она ни с того ни с сего не родится. Представь, Лазарь, на какую отчаянность ты должен пойти, чтобы добыть это свое «не бояться»! Ведь я могу тебя побить, придавить, но не убить ведь все-таки. Я очень долго могу балансировать на грани хулиганства. А хулиганство – это все-таки не убийство. А ты… Ты должен меня убить или… Ножевая рана – это милиция точно просто так не оставит. Ножевая рана, это для милиции – ножевая рана. Дело особенное! Это тюрьма. Тюрьма, Лазарь! Всегда и обязательно тюрьма! Твоя отчаянность такой большой должна быть, чтобы ты тюрьмы не боялся. Чтобы тебе в тюрьму пойти было, как мне – раз в проход между столиками сплюнуть! Ничего не стоит!