Я посмотрел, сколько прошло времени, и подумал, что моя привычка постоянно носить водонепроницаемые, устойчивые к давлению часы подводника оказалась весьма полезной. Мы находились внизу уже полтора часа, так что, перед тем как покинуть пещеру, оставалось провести здесь еще столько же времени. Я вытянулся на твердых камнях, по-прежнему придавливая шланг, и приготовился к ожиданию.

— Джемми!

— Да.

— Никто раньше не называл меня Кэти — за исключением отца.

— Не надо смотреть на меня как на отца, — сказал я угрюмо.

— Не буду, — пообещала она торжественно.

Свет погас — не после серии последних отчаянных вспышек, как бывает, когда садятся батареи, а внезапно, словно кто-то повернул выключатель. Кэтрин издала испуганный крик, но я успокоил ее.

— Не бойся, девочка! Беспокоиться не о чем.

— Это батареи?

— Возможно, — ответил я, хотя знал, что это не так.

Кто-то выключил свет намеренно, или произошло повреждение цепи. Мы остались в темноте, которая ощущалась физически — влажный черный покров, окутавший нас. Темнота, сама по себе, никогда меня не беспокоила, но я знал, что она порою оказывает необычайное влияние на других, поэтому протянул руку.

— Кэти, иди сюда, — сказал я. — Давай не будем отдаляться друг от друга.

Я почувствовал ее руку в своей.

— Я надеюсь, этого никогда не произойдет.

Потом мы непрерывно говорили, чтобы не чувствовать гнетущей тишины пещеры, — говорили обо всем, о чем только можно говорить — про ее отца и ее работу в колледже, про мои спортивные увлечения фехтованием и подводным плаванием, про ферму Хентри, про Багамы, про мое будущее, про ее будущее — про наше будущее. В этой темноте мы забылись настолько, что поверили в то, будто у нас есть будущее.

Один раз она спросила:

— Откуда взялся этот ветер, который налетел так внезапно?

— Какой ветер?

— Тот, что поднялся перед тем, как мы побежали к сеноту.

Я резко вернулся к суровой действительности.